— Ну, что скажешь? — спросил Чекан шепотом.
— Ты о чем?
— Про доктора, конечно.
— Про доктора? — Михара затянулся «Беломором». — Ничего я пока про него сказать не могу. Странный он тип. Присматриваюсь я к нему, пытался с ним разговоры заводить. Вроде и не скользкий он, а ничего вытянуть невозможно.
— А про Резаного ты с ним говорил, про последние его часы-деньки?
— Да говорил.., он лишь плечами пожимает и говорит, если бы Резаного не убили, то наверняка поставил бы его на ноги, хотя, может быть, тот остался бы инвалидом до конца дней. Но, говорит, провидение решило по-другому.
— Какое на хрен провидение? Это же Рафик его пристрелил!
— Ну, с Рафиком-то мы разобрались, — заметил Михара, жуя мундштук папиросы.
— Да, разобрались, чтоб он сдох!
— Вот он и сдох, так что можешь успокоиться.
— Слушай, Михара, — сказал Чекан, подаваясь вперед, — что мне делать, скажи? Все смеются.
— Это их дело, пусть себе смеются. А я бы на твоем месте сейчас не сидел взаперти и не крутился по разным компаниям, а ноги в руки и — на север. Правда, холодно там сейчас, но тебе, Чекан, не привыкать. Ты еще молод, кровь горячая, заодно утряс бы все дела.
Из сарая слышался стук топора. Михара повернул голову, приложил ладонь к уху.
— Муму старается… Я его тут на путь истинный направляю. Хороший помощник, мне бы такого.
— В смысле? — спросил Чекан.
— Да слова лишнего не скажет, а вот покажи ему пальцем, что надо делать, выполнит, лучше не придумаешь.
И водки, самое главное, не боится, пить умеет почище меня. Я тут в первый вечер, как приехали, устроил банкет, доктор чуть копыта не откинул, а глухонемому хоть бы что, даже не шатался.
Но ни Михаре, ни Чекану даже и в голову не могло прийти, что Муму, о котором они так беззлобно беседовали, сейчас стоит под дверью, приложив к ней ухо, внимательно ловит каждое слово, каждый звук, вздох, слышит каждое прикосновение стаканов друг к Другу, слышит, как водка падает в глотку бандитов. А в сарае стучит топором Пантелеич.
— Я думаю, Чекан, нечего кота тянуть за яйца, завтра же и улетай. Если не завтра, то послезавтра чтобы тебя в Москве не было. Зачем светиться? Ты же не народный артист, чтобы пожинать плоды собственной славы.
— Так ведь денег на покупку еще нет!
— Деньги найдутся. Ты же говорил, есть банкир, кажется, Бирюковский…
— И кстати, он нам обязан.
— Кто контролирует его банк?
— Никто полностью не контролирует, все понемногу.
И эфэсбэшники с ним накоротке, и мы тоже.
— Что, сразу двух мамок сосет? — хмыкнул Михара.
— Да уж, сосет. Ты знаешь, и неплохо у него это получается. Богатый мужичок, дела умеет крутить. Правда, партнера его не так давно грохнули, а может, он сам решил с жизнью распрощаться, — Мерзлова.
Михара насторожился.
— Ты говоришь, партнера грохнули?
— Дело темное, — принялся пояснять Чекан. — Никто толком не знает, что там с ним случилось. Он здесь, в Твери, работал, водкой торговал и всем таким прочим. Деньги под проценты ссуживал, и под очень большие.
— А если не возвращали? — спросил Михара, заглянув в глаза Чекану.
— Если не возвращали, он к нам обращался, и мы ему возвращали сторицей за процент — выбивали.
— Вот оно как… И что же с ним стряслось?
— Нашли его мертвым, в Волге плавал. На похороны съехалось народу не меньше, чем к Данилину. Видный был мужик, многие его знали, многих знал он.
— Не весело все это, — Михара налил водку в стаканы.
Сергей Дорогин стоял под дверью, не шевелясь, боясь вздохнуть. Он разулся и был в носках.
— Погоди, — пружины кровати скрипнули, Михара поднялся.
Дорогин как кошка метнулся в сторону, быстро спустился по ступенькам, абсолютно беззвучно, ни одна половица под его ногами не скрипнула, не вздохнула. Михара, таясь, подошел к двери и резко распахнул ее настежь.
— Или мне показалось, или уже от таблеток глюки начались…
— Про что это ты? — насторожился Чекан.
— Да мне показалось, под дверью какая-то падла дышит.
И тут Михара расхохотался. Он увидел возле лестницы огромного рыже-белого Лютера.
— А, это ты, собачка?
Пес дважды радостно тявкнул.
— Ну, иди сюда, иди.
Лютер, стуча когтями о ступеньки, поднялся и вошел в комнату.
— На, съешь кусочек мяса. Я не ошибся, — Михара тряхнул головой, — никакие не глюки, пес под дверью стоял.
Из сарая слышался стук топора, а может, молотка.