Из дверей вдруг в три ствола заговорили автоматы, и Активист замер, распластавшись по полу и выронив обрез, который собирался перезарядить. Вокруг все трещало и разлеталось вдребезги, осыпая его голову и плечи дождем щепок и каких-то осколков. Он почувствовал, как пуля ударила в паркет рядом с его локтем, задев рукав куртки, и понял, что пропал. Это было спокойное понимание неизбежности конца, но оно пришло преждевременно.
Продолжая палить по тому месту, откуда стрелял Активист, боевики Кудрявого, теснясь в дверях, хлынули в комнату, и тут из-за прочного дубового стола, на котором стоял компьютер, один за другим прозвучали три выстрела. Для такого стрелка, как Слепой, расстояние было мизерным, как если бы он стрелял в упор по мешкам с картошкой. Двое автоматчиков упали, не издав ни единого звука, а третий выронил оружие и, держась за простреленный бок, бросился обратно в маленькую комнату. Слепой хладнокровно взял на мушку его темный силуэт и спустил курок. Боевик упал с простреленной головой.
В квартире стало тихо, и немедленно прекратились тяжелые удары в железную входную дверь. В наступившей тишине и Слепой, и Активист легко различили приближающийся вой сирены – пока что одинокий, очень далекий и, вполне возможно, не имеющий к ним никакого отношения.
– Плохо дело, – в полный голос сказал Слепой, обращаясь к Активисту. – Похоже, молодой человек, что вы привели за собой «хвост» километровой длины. Жаль. Мне нравилась эта квартира.
Шараев медленно сел на замусоренном, выщербленном пулями полу и ощупал себя с головы до ног, не веря тому, что остался жив.
– Что вы там делаете? – спросил Слепой. – Мастурбируете?
– Ищу дырки, – честно ответил Виктор.
– Не ищите, их нет. Они по большей части в диване.
Какой был диван! Черт бы вас побрал, Активист. Не могли привести эту шайку в какое-нибудь другое место?
– Включите свет, – проворчал Виктор.
– Обязательно. Но только после того, как ваш приятель, засевший в соседней комнате, застрелится или выйдет сюда с поднятыми руками. Слышите, как он там пыхтит? Хреново, да? – прокричал он в сторону двери. – Как мышь в бутылке – залезть залез, а выбраться не получается.
В ответ прозвучал выстрел, и монитор компьютера лопнул, осыпав осколками стол и кресло. Снаружи неуверенно бухнули в дверь и снова притихли. Виктор завозился, перезаряжая обрез. Делать это на ощупь было неудобно.
– Не надо стрелять, – сказал Слепой. – Нам спешить некуда. А вот наш друг торопится. Менты будут здесь с минуты на минуту, а до окошка в потолке не допрыгнуть, Пусть стреляет он: ему есть от чего нервничать.
Из маленькой комнаты снова шарахнул выстрел. Было слышно, как по полу покатилась стреляная гильза. Потом там зазвенело стекло и скрипнула оконная рама. Раздался шорох, какое-то постукивание, и снова стало тихо.
– Грамотно, – сказал Слепой. – Но бесполезно.
Он встал во весь рост, и Виктор увидел на более светлом, чем окружающий мрак, фоне окна его силуэт, словно вырезанный из черного картона. Слепой поднял жалюзи, повозился со шпингалетами и распахнул окно настежь. Он сразу отскочил в сторону, опасаясь, как видно выстрела снизу или с соседней крыши, но все было тихо.
– Идите сюда, – негромко позвал Слепой. – Полюбуйтесь: человек-муха, мировой аттракцион.
Виктор подошел и выглянул в окно.
Во дворе горел одинокий, но довольно мощный ртутный фонарь, неплохо освещавший задний фасад дома и асфальт подъездной дорожки. Верхний этаж был опоясан узким, не более пяти сантиметров шириной, выступающим карнизом. По этому карнизу боком, распластавшись по стене и стоя на носках, пробирался человек, держа путь к пожарной лестнице, до которой было метров двадцать – двадцать пять. Свое кашемировое пальто он оставил в квартире вместе с пиджаком, и теперь на нем была лишь белоснежная рубашка с галстуком, Перечеркнутая ремнями наплечной кобуры. Его напряженное, с закушенной губой и скошенными к переносице от неимоверных усилий глазами лицо было повернуто в сторону квартиры, которую он только что покинул, и Виктор с внезапной вспышкой хищного ликования узнал Одинакового. Он начал поднимать обрез, но твердая ладонь Слепого легла на его предплечье и легонько сдавила.
– Не стоит еще больше пугать соседей, – сказал Глеб. – Сам упадет.
Одинаковый наверняка слышал эти слова, но не обратил внимания: у него хватало других забот. Виктор заметил, что в руке у Одинакового зажат пистолет, который наверняка сильно мешал цепляться за стену, но упрямый близнец ни в какую не хотел бросать оружие. Его можно было понять: в случае удачного спуска на землю ему еще предстояло прорваться через всполошенный пальбой центр в своей белой рубашке и наплечной кобуре.