– Да я сейчас… – закричал Богуславский.
– Что? – спросил доктор Фудзимото. – Что вы можете сделать? Звоните в милицию, в ФСБ.
Звоните! – японец поднялся, прошел к серванту и взял в руки телефонный аппарат с длинным проводом, поднес его Богуславскому. – И что вы им скажете?
Рука академика бессильно опустилась.
– Что вам надо?
– Сотрудничество. Вы владеете темой и можете повторить успех двадцатипятилетней давности.
– Не стану.
– И зря, – пожал плечами японец. – Вам, наверное, приходилось слышать о коллективных самоубийствах сектантов, о человеческих жертвоприношениях? К тому же учтите, люди идут на это абсолютно добровольно.
– Идите вон!
– Нет, – покачал головой доктор Фудзимото, – я посижу здесь. Мне Романа жалко. Думаю, недолго мне придется сидеть. Вам некуда больше деваться и вы согласитесь.
– Вон! – взревел Богуславский, бросаясь на визитера, забывая о том, что он старик, сил у которого еле хватает на то, чтобы передвигать собственное немощное тело.
Он наткнулся на выставленную вперед ладонь японца.
– Успокойтесь и подумайте. Подумайте хорошенько, чтобы потом не жалеть об упущенной возможности.
Глава 14
Роман Богуславский ни словом не обмолвился деду о том, что посещает собрания секты. Он знал отношение Андрея Петровича к альтернативным христианскому учениям, но, как человек молодой, предполагал, что за новыми направлениями будущее, а традиционная церковь доживает последние годы и уйдет вместе со старшим поколением вместе со свечами, ризами священников, иконами И старославянскими песнопениями. Он не осуждал деда, церковь с золочеными куполами – для стариков, а тусовки – для него самого.
Не один раз побывав в Америке, он имел возможность убедиться в правильности своих рассуждений, как говорится, воочию.
Решение уйти из дому пришло к нему, конечно же, не сразу. Навсегда оставлять деда он не собирался, знал, старик не переживет этого. Не раз на собраниях ему приходилось видеть, как люди, входившие в секту, передавали в общий фонд деньги, машины, недвижимость. Случалось и так, что продавали квартиры и целые семьи уезжали в Прибайкалье. Там, если верить проповеднику, являвшемуся представителем верховного учителя – гуру, в лесах располагалось несколько деревень, сплошь населенных сектантами.
Дома стоили там недешево, как средняя московская квартира. Строили их сами сектанты и продавали вновь прибывшим. Ни видеозаписей, ни фотографий этих деревень на собраниях никогда не показывали. Они были чем-то вроде легенды, чем-то вроде рая, о котором вспоминают лишь шепотом, наверное, потому, что он даруется человеку лишь после смерти.
Учение секты не отличалось оригинальностью.
Из всего святого писания в тоненькие брошюрки выбирались только те цитаты, которые были на руку руководителям. В основном, они касались бессребреничества и необходимости жертвовать всем ради веры. Зато уже от себя гуру через своих наместников обещал всем непременное спасение, а остальным, пусть даже искренне верующим в Бога, но не входящим в секту, и не желавшим перебираться из Москвы в Прибайкалье, обещал вечное забвение.
На первые собрания Роман ходил чисто из любопытства, так же, как и его дед, столкнувшись с сектантами на улице и заведя с ними душеспасительную беседу. Он-то собирался переубедить их, а они надеялись переубедить его. И как ни странно, победили не разум и не логика, а дремучее мракобесие. Победила вера тех, для кого христианство сводилось к двум-трем сомнительным постулатам. Но зато тем сильнее эти постулаты сидели у них в голове.
Придя на собрание, Роман увидел искренние взгляды верующих, проникся незатейливыми песнопениями и даже восхитился проповедником.
Тот говорил доходчивее, чем ведущие программ популярной радио музыки. Подкупал и восточный колорит богослужения. Курились благовония, во время молитв все садились на пол, сложив ноги по-турецки.
Эта искренность, открытость друг для друга увлекла Романа. Такое ему не приходилось видеть и ощущать в церкви. Там каждый приходил со своей болью, со своим взглядом на мир и оставался закрытым для соседей, открываясь только священнику на исповеди. А здесь все исповедовались друг другу, и отпущение грехов происходило автоматически, стоило лишь в них покаяться «брату во Христе и Учителю».
В его личную жизнь поначалу никто не лез.
Но Романа привели в секту, ясное дело, не случайно. Он подходил туда по всем параметрам. Установка для молодых людей, занимавшихся вербовкой, была проста: выбирать тех, кто хорошо одет, тех, кто следит за своим внешним видом, интеллигентных. С ними легче вести спор. Такие не откажутся от разговора, согласятся прийти даже чисто из приличия.