120 
– Но на острове никого нет!
– Ты была там одна?
– Ну да… Монахини ушли из обители, а я прикрывала их отход.
Его и без того большие глаза вдруг вылезли из орбит.
– Сандра! – он вдруг отшатнулся от меня, впрочем, не выпуская меня из рук. – А ты сама случайно не стала монахиней?!
– Монахинями случайно не становятся, мио Леонардо. Нет, я, конечно, не монахиня.
– Тогда почему на тебе этот, как он называется?
– Подрясник. Это рабочий монашеский костюм. В монастыре женщины не ходят в брюках – вот мне и пришлось его носить, потому что юбки у меня не было. Если бы таких, как я, принимали в монахини, то монастырей на земле уже давно бы не осталось. Успокойся и, пожалуйста, верни глаза в прежние границы, а то они у тебя вот-вот выкатятся и упадут на землю. Жаль будет, если они разобьются – такие красивые глаза. Помоги мне лучше снять мешок, у меня спина затекла.
Помогая мне освободить затекшие плечи от лямок мешка, Леонардо сказал озабоченно:
– Сандра, мы должны отсюда поскорей убраться. Над островом вчера целый день крутились экологисты. Я сам от них прятался в тени скал до самого вечера. Ты понимаешь, что это значит? Можно ли так рисковать собой? Ты голодна?
– Конечно же, я голодна, – ответила я только на последний вопрос Леонардо. – Кстати, мой Лебедь тоже, У тебя с собой есть хлеб?
– Есть. И кофе тоже.
– А соль?
– Соль? Наверно… Точно не знаю, надо посмотреть в корзинке, ее бабушка укладывала.
– Так тебя бабушка и в дорогу собирала?
– Конечно, бабушка – кто еще мог знать, где тебя искать? Я все расскажу, но сначала ты должна поесть и выпить кофе, ты на ногах не стоишь. Забирайся и кабину!
– Нет, сначала дай мне хлеба с солью.
– Бедная, как ты изголодалась, – вздохнул Леонардо, полез в мобиль и вытащил бабушкину корзинку, повязанную клетчатой скатертью, на этот раз – в синюю и белую клетку. Порывшись, он достал из нее стеклянную солонку и пакет с бутербродами. Хлеб был с сыром. Я сняла ломтик сыра, тут же засунула его в рот, а хлеб круто посолила и пошла на еще нетвердых ногах к Лебедю.
– Родной мой, белоснежный мой, спасибо тебе… Вот, ешь хлебушек с солью, это вкусно!
Лебедь осторожно обнюхал подношение, а потом аккуратно подобрал его зубами с моей ладони и стал есть. Когда он все доел, я вернулась к мобилю, закинула свой меток в багажник, забралась на сиденье, выставив наружу вытянутые ноги, оперлась о спинку сиденья, потянулась и простонала:
– Кофе мне, кофе! Полжизни за чашку кофе!
– Идет! – сказал Леонардо, протягивая мне уже налитую чашку душистого – настоящего! – кофе. – Отныне половина твоей жизни – моя.
– Ты выбираешь первую или вторую?
– Все половины, сколько бы их там у тебя ни было, хоть все восемнадцать.
– Что за математика, Леонардо? Откуда столько половин наберется?
– У кошки, говорят, девять жизней – итого восемнадцать половин. У тебя не знаю сколько, но уж никак не меньше. Я видел уже несколько.
– ?!
– Кусочек обычной жизни рядовой планетяночки, потом один день из крутой жизни пиратки Сэнди, один час из сладкой жизни богатой красотки: помнишь, как ты красовалась передо мной и ходила босиком по горячему пляжному песку, поджимая ноги, как курица. Потом были незабываемые мгновения из жизни маленького серого эльфа, катающегося на лебеде. Но лучшая твоя жизнь– это жизнь отважной макаронницы и бабушкиной внучки. Сейчас, как я понимаю, передо мной протекают последние минуты еще одной жизни – жизни монастырской отшельницы, кроткой, смиренной и добродетельной.
– Зато ты, Леонардо, всегда ведешь одну жизнь – жизнь болтунишки. М-м, что за кофе!
– Фирма «Бабушка».
– Жаль, что почти холодный. Значит, кофе бабушкин, а не твой. Вот бабушка и получит все половинки всех моих жизней.
– Сандра, ты возмутительно непостоянна! Ты, пожалуй, действительно не годишься в монашки.
– Клеветник.
– Кокетка. Пей и ешь. Нам надо убираться отсюда поскорей. Скоро совсем рассветет. Если экологисты опять налетят на остров, лучше чтобы нас тут уже не было. Бабушка послала меня похитить тебя из обители не из романтических побуждений, как ты понимаешь, а потому, что на тебя, похоже, вышли экологисты.
– Как это могло случиться? Мне казалось, я все время была очень осторожна.
– Твоей вины тут нет, если не брать во внимание твою любовь к свежим фруктам. Когда старый чудак ди Корт и провожал тебя из синей комнаты для гостей, он в целях конспирации написал губной помадой на зеркале послание для Ромео-младшего от твоего имени. Помнишь?
120 
