42 
Дверь из гостиной, узкой, как пенал, была открыта в коридор. Прямо напротив двери висел спил старой липы, нетолстый, сантиметров пятнадцать и около метра в диаметре, Концентрические окружности годовых колец делали этот спил похожим на мишень для стрельбы.
В левой руке Илларион держал два ножа, а в правой – третий за кончик лезвия. Он четко прицелился и несильно бросил. Нож аккуратно вошел прямо в центр липового спила и загудел как камертон.
А затем Забродов взял в обе руки по ножу и, уже не целясь, метнул их. Оба они воткнулись рядом с уже торчащим, причем брошенный правой рукой воткнулся слева, а левой – справа от него. Теперь уже гудело три ножа, точно трезвучие, словно бы Забродов тронул три басовые струны на гитаре.
«А теперь займусь приятным делом, – вздохнул Илларион, поднимаясь из мягкого кресла. Расставлять книги – занятие приятное, но забирает много времени. Возьмешь книгу, раскроешь и можешь час просидеть, перечитывая любимые страницы. А книг у меня…» – он огляделся.
Вдоль стены стояли ровные стопки книг, завернутые в серую оберточную бумагу, стянутые бечевками.
На сгибах были подложены твердые картонки, чтобы не попортить обложки. Илларион выдернул нож из спила и пружинистой походкой прошелся по длинному коридору рядом с пачками книг. Он шел, легко нагибался и, подцепив бечевки, разрезал их острым, как бритва, ножом, даже не прикасаясь к ним руками.
– Прямо-таки танец с саблями, – сказал Забродов, привалившись к стене, глядя на разрезанные веревки. А затем, сложив губы трубочкой, насвистел первые такты «Танца с саблями» Хачатуряна.
На одной из пачек бумага с шелестом сама раскрылась, словно в середине сидел кто-то живой. Илларион присел на пол, взял в руки верхнюю книгу и глянул на обложку: «Японские сказки» в переводе Кона. Он было потянулся к полке, чтобы поставить книжку, но не удержался, распахнул ее наугад, а затем, сидя прямо на полу, принялся читать. Через полчаса он спохватился и с ужасом глянул на огромное количество стопок с книгами.
«Если так пойдет, то мне и жизни не хватит, чтобы расставить их по местам. Хотя, с другой стороны, надо же когда-нибудь найти время и почитать. Не было его у меня раньше, а теперь, когда бросил службу, можно иногда позволить себе расслабиться», – он резко захлопнул книжку и поставил ее на полку.
В этот момент резко зазвонил телефон. Забродов глянул на идеально ровный после ремонта белый потолок, выкрашенный датской краской, и подумал, не спеша подходить к телефону:
«Если Мещеряков, то скажу ему спасибо, а если кто-нибудь другой, то тоже скажу спасибо за то, что позвонили».
Он взял трубку, нажал кнопку и не дожидаясь, пока кого-нибудь услышит в ней, проговорил:
– Спасибо за то, что позвонили, но я занят, – и тут же отключил телефон.
Как и следовало ожидать, телефон через несколько секунд вновь разразился гнусным писком.
– Андрей, ты? – спросил Забродов. – Я же тебя уже поблагодарил.
– У тебя все в порядке? – спросил Мещеряков.
– Никаких осложнений. Только что прочел японскую сказку про две луны, обезьяну и горсточку риса.
Хочешь расскажу? Очень поучительная сказка, может, тебе понадобится где-нибудь на совещании паузу закрыть.
– Забродов, пошел ты к черту! Я думал, у тебя что-нибудь серьезное случилось, помощь нужна.
– Помощь ты мне уже оказал. И еще раз спасибо за то, что мне позвонил. Я занят. Бип, бип, бил, – сказал в трубку Илларион, имитируя гудки, и услышал смех.
«Раз смеется, значит, не обиделся».
Мещеряков в это время сидел в своем строго обставленном кабинете, где не было ни одной глупой вещи, где днем с огнем невозможно сыскать сборник японских сказок – одни инструкции, кодексы, карты, папки с надписью «Секретно» и «Совершенно секретно».
А в трубке раздавался дурацкий писк: бип, бип, бип…
– А теперь, Андрюша, угадай мелодию, – и Забродов насвистел танец с саблями, причем сделал это безукоризненно, словно стоял на сцене перед полным залом.
– Хачатурян, танец с саблями, – обрадовался Мещеряков тому, что сумел блеснуть эрудицией.
Из всей классики обычно люди знают «Танец с саблями» Хачатуряна да «Танец маленьких лебедей» Чайковского, и то лишь потому, что обычно солдаты в армии ставят на него в клубе пародии.
И Мещеряков, даже не закрывая глаз, отчетливо увидел картинку, виденную им в то время, когда он служил в армии рядовым: клубная сцена, а на ней солдаты в кирзовых сапогах с голыми ногами в черных трусах и балетных пачках скачут под до боли знакомую мелодию, безбожно гремя подкованными каблуками.
42 
