Он подошел и локтем опустил ручку рубильника. Мастерская мгновенно стала серой. Скульптура на станке дышала, в ней осталось что-то колдовское от безумной ночи, что-то ужасное, патологическое, отталкивающее и влекущее одновременно. Скульптура напоминала расчлененное человеческое тело, и смотреть на это страшно, и оторваться невозможно.
Вздох вырвался из открытого рта скульптора. Затем он скрежетнул зубами и грязной рукой вытащил из шкафа бутылку виски. Отвернул пробку и та, упав, покатилась по полу, высоко подскакивая. Хоботов подбил ее ногой, сбрасывая в разверстую, как могила, яму с глиной, а затем принялся пить, давясь, захлебываясь, жадно глотая сорокаградусную жидкость. Он не обращал внимания на то, что спиртное течет по подбородку, по кожаному фартуку, прорезая русло в мокрой глине.
Наконец он вздохнул и привалился к стене. Дальше работать не имело смысла. Он знал, если что и сделает, это будет не то, что ночью, когда чувствовалось покалывание в пальцах. Глину потом придется отрывать, мять, по новой набрасывать, срывать, пока вновь не придет вдохновение.
Хоботов сидел прямо на полу, глядя на то, что успел сделать, и не верил, будто сделал это не он, словно существовало два разных человека. Один из них бежал по улице, спеша в мастерскую, мял глину, набрасывая ее на каркас, срезал петлей, протыкал стеком, бил молотком – так, как бьют мясо на разделочной доске.
Второй же человек был беспомощным и слабым, сил у него не осталось даже на то, чтобы подняться, принять душ и помыть руки. Ему хотелось, чтобы хоть кто-то сейчас оказался рядом, подал руку, помог встать.
Большая дверь мастерской открылась. Хоботов повернул голову и заморгал, словно бы увидел призрак.
На пороге мастерской стояла Наталья Болотова, держа в руках кофр с фототехникой.
– А вот и я. Смотрю, работа сдвинулась с мертвой точки?
– Сдвинулась и остановилась, – загадочно сказал скульптор.
– Можно войти?
Вместо ответа Хоботов кивнул и повел рукой, дескать, входи, располагайся, где хочешь, ты меня абсолютно не интересуешь.
Женщина смотрела то на скульптора, сидящего под стеной, то на его творение. И то, и другое производили неизгладимое впечатление. Даже не раздевшись, она принялась распаковывать фотоаппараты, накручивать объектив.
– Сидите, не двигайтесь.
– Я же просил тебя обращаться ко мне на «ты».
Зажги сигарету.
– Странная просьба.
– Руки мокрые.
– Ясно.
Покорно, как ученица, журналистка прикурила сигарету, причем дамскую, подала ее скульптору. Тот, стараясь не испачкать фильтр, сунул сигарету в рот, жадно затянулся. Огонек пополз по сигарете и остановился почти на середине. Лишь после этого скульптор выпустил дым через нос, и тонкий столбик серого пепла, похожий на личинку, упал на мокрый фартук, зашипел.
– Хорошо, – произнес Хоботов.
– Я сфотографирую.
– Делай, что хочешь. Правда, я в таком виде… – небрежно бросил скульптор, высовывая из-под кожаного фартука босые ноги, перепачканные глиной.
– Так даже здорово, – сказала журналистка и принялась нажимать на кнопку.
Вспышка заставляла скульптора недовольно морщиться, прикрывать глаза. А Болотова обходила его то справа, то слева, то приседала перед ним на корточки и фотографировала.
– А это можно снять?
– Снимай, – бросил Хоботов.
Журналистка развернулась к скульптуре и только сейчас смогла толком ее рассмотреть. Месиво глины производило удивительное впечатление. Она даже содрогнулась. Наталья, несмотря на незавершенность работы, уже почти видела скульптуру законченной. Даже если бы Хоботов больше ничего не сделал, оставил все так, как есть, главная мысль читалась – от смерти не уйдешь, она настигнет и заберет. А мысль – главное, все остальное форма.
– Боже… – прошептала Болотова.
Палец нажал на кнопку, фотоаппарат не сработал и зажужжал, сматывая пленку.
– Вот так всегда, пленка кончается в самый нужный момент и кажется, что главный кадр ты так и не сняла.
– Выпить хочешь? – спросил Болотову скульптор.
– Выпить? Нет. Я не пью с утра.
– А что, разве уже утро?
– Удивительная работа, удивительная… Может быть, ее так и оставить? – произнесла женщина.
– Нет, так она ни к черту не годится. Мысль не читается до конца, она не закончена.
– Помоги подняться.
Болотова сперва не поверила, что сильный мужчина не может встать сам.