Особенно,... 
73 
Канаш немного расслабился и, не спрашивая разрешения, уселся в кресло для посетителей.
— Ясно, — сказал он. — Вот же черт! И угораздило меня поставить на прослушку именно этого недоноска… Можно последний вопрос?
— Валяй.
— Эту… потерпевшую… Ее, часом, не Анной Свешниковой звали?
— Как будто. А что это меняет?
Канаш неторопливо закурил, сосредоточенно скосив глаза на огонек зажигалки, и медленно, с расстановкой сказал:
— Парень, который помог скрыться вашему хромому приятелю, — ее брат. Если бы у них были одинаковые фамилии, я все понял бы сразу, как только услышал о деле Свешниковой. Ведь упоминание о его погибшей сестре имеется в его личном деле, и я про это знал, но думал почему-то, что она тоже Чеканова, как и он… Понимаете, он был единственным свободным человеком, у которого на хвосте не висел десяток псов из прокуратуры, и я послал его отследить вашу встречу с этим хромым.
— Трах-тарарах! — сказал Рогозин. — А он, значит, услышал фамилию сестры и решил докопаться до правды самостоятельно… Но это же какой-то индийский боевик! Ведь в жизни так не бывает!
— В жизни еще и не так бывает, — заверил его Канаш. — Просто в натуре все это не так красочно и музыкально, да и времени занимает больше, оттого и кажется скучным. Да вы не беспокойтесь, Юрий Валерьевич. Что они могут? Один — раненый калека без паспорта, другой — сопляк, которого можно убить щелчком по лбу… Машина у них заметная, и деваться им некуда. Я уже послал людей на поиски, кое с кем созвонился, так что все будет в ажуре. Да, чтобы вы не волновались… Я отдал приказ только найти машину, ничего больше, никаких контактов. Найти и доложить мне лично. А дальше уж я сам как-нибудь управлюсь.
— Не хвастайся, — сказал Рогозин. — Ох, не хвастайся, Валентин! Два раза этот хромой черт тебя уже кинул. Смотри, чтобы и в третий раз так же не получилось. Пойми, еще одной попытки может просто не быть — ни для тебя, ни для меня. Теперь он перестанет звонить и начнет стрелять.
Канаш засунул указательный палец под марлевый ошейник и сильно оттянул его книзу, словно тот вдруг начал его душить.
— Разберемся, — пообещал он, потушил сигарету в пепельнице и вышел, бесшумно ступая по натертому дубовому паркету.
Глава 11
Николай Аверкин проснулся поздно и сразу вспомнил, что в квартире он один. Накануне он отослал жену и дочку в Калугу, чтобы те погостили у тещи, пока эта неприятная история с шантажом не закончится. Не то чтобы семье Аверкина что-то угрожало, но он считал, и в этом с ним согласились Мещеряков и Забродов, что так будет спокойнее. Мужчина должен выходить навстречу неприятностям один, не подвергая своих близких риску и по возможности не причиняя им лишнего беспокойства. Вероятность того, что шантажист попробует давить на Аверкина, взяв в заложники кого-то из его родных, была ничтожно мала, но пока она существовала, Аверкин не хотел рисковать.
На улице собирался предсказанный синоптиками ливень. Аверкин еще немного полежал в кровати, избегая смотреть на часы. Перспектива вставать, варить себе утренний кофе и пить его в полном одиночестве ничуть его не прельщала, но он чувствовал, что если не встанет сию же минуту, то потом будет весь остаток дня зол на себя за бесцельно потраченное время.
Он выбрался из-под простыни, которой укрывался, и посмотрел на часы. Было начало девятого — время для него непривычно позднее, но в целом не такое уж полуденное, как он нафантазировал себе, лежа в кровати. Аверкин распахнул дверь в лоджию и вяло помахал руками, изображая утреннюю зарядку. Он занимался своей физической подготовкой довольно нерегулярно, от случая к случаю, когда в этом возникала необходимость. Сейчас такая необходимость имела место — последнее взвешивание показало, что он набрал два с половиной килограмма лишнего веса, — но настроения изнурять себя пробежками и тасканием гирь у Аверкина не было. Все, что он делал в последние дни, казалось ему абсолютно бесцельным, пока по московским улицам ходил мерзавец, бесцеремонно влезший в его жизнь своими грязными пальцами. Аверкину хотелось найти этого негодяя и свернуть ему шею, то есть сделать то, чего делать не следовало ни в коем случае.
Его тянуло побродить по улицам, зайти в какое-нибудь уютное кафе и, может быть, даже принять с утра пораньше сто граммов, чего он не делал уже много лет, хорошо усвоив народную мудрость, гласившую: «Утром выпил — день свободен». В обычной жизни Аверкин не мог позволить себе такой роскоши, как свободный абсолютно от всех забот, проведенный в состоянии легкого опьянения день. Но теперь он был в отпуске, впервые за долгие годы один, без семьи, и мог, в принципе, чудить, как ему вздумается. Чудить, однако, тоже было нельзя, поскольку он был прикован к телефону необходимостью дожидаться звонка шантажиста. Срок, назначенный этим подонком, истек еще вчера, но звонка все не было, и понемногу Аверкин начал склоняться к мысли, что сделался жертвой чьего-то розыгрыша.
73 
