72 
— Разумеется, — кивнул Канаш. — Благодарю за доверие.
— Твердокаменный ты мужик, Валентин Валерьянович. Другой бы на твоем месте бежал от такого доверия, как от чумы, а он еще и благодарит. Не боишься?
— Чего? — спросил Канаш и твердо посмотрел на Рогозина.
Тот некоторое время пытался выдержать его взгляд, но в конце концов сдался и отвел глаза.
— Верно, — незаметно переводя дыхание, сказал он, — бояться нам с тобой друг друга поздно.
— Да, — согласился Канаш. — Вы на тот свет, и я вслед. И наоборот.
Он вышел и через полчаса вернулся. Рогозин за это время успел отменить все назначенные на конец рабочего дня встречи и отправить домой обрадованную такой щедростью секретаршу, велев ей повеселиться, за него, пока он будет заживо гореть на работе.
Когда Канаш без стука вошел в кабинет, Рогозин стоял у окна и сквозь планки горизонтальных жалюзи любовался закатом. К вечеру небо очистилось, и запад горел надраенной красной медью, обещая на завтра ненастье. Начальник службы безопасности позлорадствовал, заметив, что его могущественный босс стоит у окна так, чтобы его не было видно с улицы. Прежде за Рогозиным такого не водилось.
«Погоди, — думал Канаш, глядя на обтянутую белой рубашкой с демократично засученными рукавами спину Рогозина, — то ли еще будет! Вот вывалю тебе на стол то, что я нарыл на Чека, ты у меня вообще припадочным сделаешься».
То, что обнаружили спецы из отдела кадров, копаясь в личном деле Чека, насколько понимал Канаш, могло вогнать Рогозина в глубокую депрессию. Похоже, у Чека действительно имелся давний счет к президенту «Эры», но Канаш не видел своей вины в том, что принял на службу потенциального врага Рогозина. Когда Чек проходил собеседование и проверку, Канаш понятия не имел о существовании какого-то «дела Свешниковой» и связи с этим делом своего начальника. Зато теперь…
«Сам виноват, — подумал Канаш, разглядывая спину Рогозина. — Надо было ввести меня в курс дела хотя бы в общих чертах. Не могу же я обеспечивать его безопасность с завязанными глазами!»
— Что нового? — не оборачиваясь, спросил Рогозин.
— Нового много, Юрий Валерьевич, — ответил Канаш. — Я даже не знаю, с чего начать. Может быть, мне стоит подать в отставку?
— Это и есть твои новости? — все так же глядя в окно, проворчал Рогозин. — Что за дикая идея? Прости, Валентин Валерьянович, но меньше всего я ожидал, что ты придешь ко мне только для того, чтобы ломать комедию.
— Нет, это вы меня простите, Юрий Валерьевич, — непреклонно сказал Канаш. — Если вы мне не доверяете, значит, я сижу не на своем месте.
Теперь Рогозин обернулся. Он приподнял брови, внимательно разглядывая Канаша, который стоял посреди кабинета, непоколебимый, как статуя Командора, всем своим видом выражая упрямство и невысказанный упрек.
— Та-а-ак, — протянул Рогозин, — любопытно… Так в чем же, по-твоему, выражается мое недоверие?
— Вы ничего не сказали мне о деле Свешниковой, — ответил Канаш.
— Верно, не сказал, потому что это тебя совершенно не касается. Голос Рогозина был спокойным и ровным, но Канаш видел, что его слова прозвучали для шефа как гром с ясного неба. — И, тем не менее, ты в курсе. Значит, шпионил, выслеживал, вынюхивал… Зачем? Но это ладно, об этом потом. Я никак не пойму, какое отношение имеет это быльем поросшее недоразумение к нашему с тобой делу.
— Юрий Валерьевич, — сказал Канаш, — я понял, что моя отставка не принимается. — Он сделал паузу, давая Рогозину возможность возразить, но тот молчал. — Тогда давайте сразу договоримся: не темнить. Все очень серьезно, и станет еще серьезнее, если вы не перестанете водить меня за нос. Если бы это было недоразумением, вы не стали бы даже разговаривать с этой лагерной рожей, а просто натравили бы на него наряд милиции или отдали бы через меня приказ намять ему бока и вышвырнуть из города. Но вы этого не сделали, и я хочу знать, почему. Мне необходимо это знать, чтобы понять, каким образом выстраивать защиту.
— Вот даже как? — Рогозин наморщил лоб и сильно потер переносицу. — А впрочем, какая разница? Мы с тобой теперь одной веревкой связаны, стали оба мы скалолазами… Ты, Валентин Валерьянович, про меня столько знаешь, что эта доисторическая чепуха ничего не изменит. Просто неловко вспоминать… В общем, в молодости угораздило меня попасть в неприятную историю с… с изнасилованием. Я там был с боку припеку, но баба умерла. Этого ублюдка посадили, но он почему-то решил, что сидеть мы должны вместе, потому что я сдуру сунулся помогать ему вывезти труп. Вот… А теперь он вышел, как-то разыскал меня и стал требовать денег. Опасности он для меня не представляет… вернее, не представлял, пока ты не облажался с этой стрельбой, но ты ведь знаешь наши газеты! Им только дай повод зацепиться так обольют грязью, что потом век не отмоешься.
72 
