Особенно,... 
67 
— Мочить эту падлу, что же еще? — удивился Баландин. — Или у тебя есть другие предложения?
Чек задумался, придирчиво перебирая свои мысли и намерения, и понял, что других предложений у него нет. В самом деле, что же еще остается, когда нет другого выхода?
— Я с тобой, — сказал он хромому полумертвому волку, лежавшему рядом с ним на грязном дощатом полу.
— Тогда надо взять волыну, — горячо и хрипло зашептал Баландин. — У старухи есть, она ее где-то на кухне ныкает. И патроны есть, я видел. Надо найти, сява.
— Я тебе не сява, — твердо прошептал Чек. — Я Чек, запомни. Теперь скажи мне, что такое волына.
— Ну, пушка, ствол… Тьфу ты, тундра, да ружье же! Двустволка охотничья и патроны…
Чек кивнул, бесшумно встал и осторожно двинулся на кухню. В прихожей, куда не проникал лунный свет, было темно, как в угольной шахте. Чек сослепу забрел прямиком в вешалку, запутался в висевшем на ней вонючем тряпье и обрушил всю эту пыльную груду на пол, в последний момент каким-то чудом ухитрившись подхватить саму вешалку, не дав ей загрохотать по голым доскам. Старухин храп на мгновение прервался, но тут же возобновился с новой силой.
Прокравшись на кухню, Чек осторожно отклонил закрывавшие окно газеты и огляделся. На кухне царили запустение, грязь и густая вонь гниющих отбросов. Никаких шкафов, кладовок и антресолей, где можно было бы спрятать длинное охотничье ружье, здесь не было, но Чеку и в голову не пришло сомневаться в словах Баландина: за короткое время их знакомства Чек успел убедиться в том, что хромой волк не бросает слов на ветер. Если он говорит, что старуха прячет ружье на кухне, значит, так оно и есть.
Присев на корточки, Чек засветил зажигалку и принялся при ее мерцающем свете ощупывать кончиками пальцев грязные доски пола. В противоположном от раковины углу он нашел то, что искал: одна доска немного подалась, уступая его усилиям, и легко вышла из паза. Чек увидел узкую черную щель, на дне которой тускло блеснул вороненый металл с серебряной насечкой и благородно светилось гладкое красное дерево резного приклада. Патроны были здесь же, но Чек не спешил вынимать их из тайника: длинное и тонкое, явно не теперешней, штучной работы ружье очаровало его изяществом своих линий, заставлявшим забыть о том, что он держит в руках инструмент для убийства.
— Ишь, чего удумал! — раздался позади него скрипучий старческий голос, сопровождаемый беспорядочным клацаньем выпадающих вставных челюстей.
Костлявая рука схватила Чека за волосы и с неожиданной силой отшвырнула от тайника. Чек приземлился на пятую точку, ухитрившись не выпустить из рук ружье, и увидел косматый призрак, надвигавшийся на него, растопырив костлявые руки и занеся для удара суковатую палку.
— Положи ружье! — приказала старуха. — Не тобой положено, не ты и возьмешь! Одна память от мужа осталась, и за той пришли!
Суковатая дубина свистнула в воздухе. Растерявшийся Чек заслонился ружьем. Эта драка со старой вонючей ведьмой в освещенной луной полуразрушенной кухне напоминала кошмарный сон. Дубина с силой опустилась на вороненую сталь ружейного ствола, отскочила, вырвалась из слабой старческой руки и откатилась в угол. Агнесса Викторовна, не растерявшись, вцепилась обеими руками в ружье и рванула его на себя. Чек с ужасом понял, что не знает, есть ли в стволах патроны. Если они были там, то эта игра в перетягивание каната могла закончиться плачевно.
Он ударил старуху ногой, но остатки воспитания не позволили ему пнуть старую ведьму как следует, в полную силу, и удар получился совсем слабым не удар, а скорее предупреждение о намерении ударить. Зато старуха, словно только того и ждала, с невероятной прытью задрала свою костлявую ногу и наградила Чека полновесным пинком в пах, от которого он сразу потерял всякий интерес к происходящему. Ружье он, тем не менее, не выпустил скорее всего, чисто рефлекторно. Он цеплялся за проклятую железяку, как утопающий за соломинку, ничего не видя и ничего не чувствуя, кроме разрывающей боли в паху.
Старуха ругалась, как бывалый уркаган, и дергала ружье из стороны в сторону с упорством бульдога. Каждый толчок вызывал у Чека новую вспышку боли, и вдруг все кончилось так же внезапно, как и началось. Старуха вдруг отлетела в угол, как отброшенное небрежной рукой старое пальто, и с дробным грохотом обрушилась на грязные доски пола. Звук был такой, словно кто-то высыпал на пол полмешка картошки. Чек от неожиданности потерял равновесие, упал, выронил ружье и наконец-то схватился обеими руками за низ живота, баюкая ушибленное место.
67 
