Особенно,... 
155 
– Я обещал вернуться. Моему отцу должны делать сегодня пункцию. Я собирался позвонить ему еще из Денвера, но так получилось…
Оба кивают, и больше никто не произносит ни слова.
Мы высаживаем доктора Мортимера у заправки. Его жены не видно, но, может, мы просто не рассмотрели – в обе стороны от угла квартала по-прежнему стоят вереницы машин. Как только впереди возникает здание больницы, Джо начинает нервничать.
– Думаю, мне все же придется заскочить туда, – замечает он. – Быстро обойдем палаты, пока заправляют машину.
Он притормаживает на повороте, и охранник, пропуская нас, машет рукой. Джо останавливает машину у поребрика с надписью «Стоянки нет» и рукой подзывает санитара, подметающего вестибюль.
– Мистер Гонсалес? Вы не согласитесь отогнать и заправить этот бомбовоз?
Мистер Гонсалес не возражает. Улыбаясь от удовольствия, он вручает Джо метлу и садится за руль. Джо закидывает ее на плечо и обходит машину.
– Пошли, – просит он, – если я могу, то и ты сможешь. Может, мне даже удастся найти еще одну розовую таблетку, – добавляет он в пылу энтузиазма.
Я чувствую, что он нуждается в компании, – глаза его погасли, и оптимистический блеск в них сменился унылым тлением. Я поправляю на плече ремень сумки и следую за ним, поклявшись себе, что смогу все вынести.
Вестибюль совершенно изменился, и в нем никого нет. Ремонт практически закончен, и рабочие в выходные отсутствуют. Пол выложен новой сверкающей плиткой, стены сияют белизной. Батальон кушеток цвета хаки уже вынесен, и на их месте в строгом порядке высятся новые, еще не распакованные рекруты в пластиковых мешках. Венецианские шторы сняты, и деревянные рамы заменены хромированными, которые сверкают в ярком солнечном свете, льющемся через огромные окна.
Единственное, что осталось неизменным, так это флюоресцентное освещение. Лампы по-прежнему жужжат и мигают даже в ярком солнечном свете. Это заставляет меня вспомнить о палате выше этажом. И моя решимость начинает трепетать точно так же, как этот холодный свет в длинных трубках. Я уже делаю шаг назад, когда передо мной открываются двери лифта.
– Я подожду здесь, – говорю я Джо. – Может, мне удастся закончить гадание, которому ты помешал, когда приехал за мной.
– Ладно, – откликается Джо. – Выясни – ехать или не ехать во Флориду, – и он вручает мне метлу. – И для меня тоже узнай. Ладно?
Лифт уносит его вверх, а я остаюсь стоять внизу, понимая, что подло кинул его. Я ставлю метлу к стене и иду к питьевому фонтанчику, где избавляюсь от последней порции аспирина. Я пытаюсь прополоскать рот, чтобы избавиться от послевкусия, но у меня ничего не получается. Во рту сохраняется вкус меди. Я направляюсь к пустой стойке регистратуры, на пульте которой мигают две лампочки. Но пока я на них смотрю, обе гаснут. Вероятно, за время ремонта вызовы были перенесены на другой пульт.
Мне удается найти городскую линию и набрать номер родителей. Я слушаю гудки – может, они еще не вернулись из больницы? Или что-то случилось? Надо было позвонить раньше. Я солгал, когда говорил про Денвер, – я и не думал звонить им оттуда.
Я пытаюсь набрать справочную, чтобы узнать номер телефона больницы, но мне не удается разобраться с пультом. Наконец я сдаюсь, направляюсь к кушеткам и сажусь на ту, что стоит ближе к окну. У бордюра лежат новые жалюзи, которым предстоит заменить старые шторы. Солнце продолжает шпарить артиллерийским огнем.
Я встаю и выбираю кушетку подальше. Она тоже стоит на солнце, но мне удается оттащить ее в небольшой участок тени, падающей от оконной рамы. Я сажусь и закрываю глаза.
Джо нет довольно долго. Солнце продолжает двигаться. И мне приходится двигаться вместе с ним, чтобы оставаться в тени. Я откидываюсь назад и складываю на груди руки в надежде на то, что мне удастся выглядеть спокойным и безмятежным, на случай если появится охранник. Мне только удается справиться с перебоями в дыхании, как у моих ног что-то шмякается и я подпрыгиваю чуть ли не на метр. Это я ерзал и опрокинул сумку, из которой на пол вываливаются «И-цзин» и стакан из-под мартини, спертый мною на презентации.
Я пытаюсь отнестись к этому с юмором: а ты уж испугался, что тебя поймали санитары? Я наклоняюсь, чтобы собрать выпавшее из сумки, и тут замечаю такое, от чего мне становится совсем плохо, – одну из фотографий на обложке, на которой изображен маленький мальчик в пижаме, стоящий в своей кроватке посередине битком набитого людьми автобуса. Боже милостивый! Это очередной приступ дежавю. Ничего особенного – обычное явление, запущенное Калебом, когда он вышел на крыльцо в своей ночной рубашке. Все очень просто: образ на крыльце срифмовался с фотографией другой эпохи, когда я охотился за таинственным доктором Вуфнером. Я всегда любил ее больше всех. Именно поэтому она занимает центральное место в моем коллаже. И этот волнующий момент из прошлого откликается в настоящем, объясняя происхождение преследовавших меня призраков. Это все реверберации. Дурдомовские реверберации. Повторяющийся Вуфнер. Круги от брошенных камешков расходятся и пересекаются. Все просто и ясно – это резонирующие волны…
155 
