— Все в одиночку перетаскали? — удивленно изогнув бровь, не удержался от вопроса лейтенант. Панкрат хмыкнул.
— Обижаешь, — в этот раз он выдохнул дым через нос и сделался похожим на огнедышащего демона. — Зачем в одиночку? Один из сопровождавших жив остался, в штаны только наложил. Так я его и приспособил в качестве носильщика, себе в помощь… Он, кстати, не чеченом оказался, — Суворин усмехнулся. — И даже не арабом.
Он замолчал, степенно соблюдая загадочную паузу, как и положено профессиональному рассказчику.
— И кем же? — не выдержав, поинтересовался Чепрагин, подыгрывая ему.
— Ты не поверишь… Этот сукин сын оказался американцем.
Глянув на расширившиеся от удивления глаза лейтенанта, Суворин рассмеялся.
— Думаешь, вру? — внезапно он стал совершенно серьезным. — Американец, сука, был — самый настоящий. Инструктор, понимаешь ли, по всяким там террористическим делам…
Он зажмурился — дым попал в глаза, и навернулись слезы.
— Хреново, — пробормотал он, яростно протирая глаза кулаком. — Вентиляции в этой пещере нет ни черта.
— Так, может, выйдем наружу? — предложил Чепрагин, откладывая очередной магазин к стопке уже снаряженных. — Мирон вышел вот и правильно сделал.
Панкрат поднялся.
— Верно, надо выйти.
Он подобрал с пола кусок жести и накрыл им костер, бросавший вокруг багровые отсветы и вместе со светом, проникавшим снаружи через отверстие входа, боровшийся против тьмы, сгустившейся по углам пещеры. Сделав это, Панкрат шагнул в направлении выхода.
Лейтенант последовал за ним.
— А что с американцем-то? — задал он вопрос в маячившую перед ним спину.
Панкрат ответил не сразу. Чепрагин не видел его лица, но почему-то ему казалось, что сейчас на нем отражается какое-то не самое лучшее чувство. Только когда они вышли наружу, он наконец произнес:
— Поговорили мы с ним. Хорошо поговорили, обстоятельно. Он, скотина, решил, видно, что я, если сразу его не шлепнул, жизнь ему сохранить собираюсь. Ошибался, сучара.
— Да ладно вам о ерунде всякой базарить-то, — непочтительно вторгся в их разговор сержант, сидевший на большом валуне рядом со входом — небольшим отверстием высотой едва ли в человеческий рост. — Гляньте лучше, день какой светлый.
Суворин легонько толкнул Шумилова в плечо.
— Ну, боец, раз уже ты о погоде разговор заводишь, значит, на поправку идешь…
Тот поморщился, скептически фыркнул:
— Какая там поправка… Лучше сигаретой угостите, а то мои все вышли уже.
— Мои тоже, — с сожалением признался Суворин. — Только у Николая остались.
Чепрагин не заставил себя долго ждать — тут же протянул открытую пачку.
Шумилов вытащил сигарету, закурил. Некоторое время они молчали.
— Точно ты, Мирон, сказал — светлый сегодня день, — проговорил Чепрагин, щурясь от яркого солнца. — Особенный какой-то. И не скажешь, что осень. Воздух, ты глянь, — прозрачный, как стекло.
— В горах всегда так, — заметил Седой. — Я же говорил тебе, здесь красивые места.
Воздух, пронизанный солнечными лучами, искрился и словно трепетал. Легкие порывы ветра, обычно сердитого и резкого, сегодня только ласково касались их лиц. Было тепло, но не жарко — та самая температура, которой почти не чувствуешь.
Очередное убежище Панкрата, куда он привел спецназовцев после памятной бойни в котловине, находилось на уступе отвесной скалы, и подняться сюда можно было по едва заметной стороннему наблюдателю тропке — достаточно широкой, впрочем, чтобы не испытывать тех неудобств, которыми обычно сопровождается лазанье по такого рода местам.
Пещера, где они схоронились, была небольшой — шагов пятнадцать в ширину и двадцать в длину. Почти все пространство, к тому же, было занято оружием. К ней вел узкий ход-коридор, и при желании один обороняющийся, засев в пещере, мог сдерживать сотню нападающих, просто-напросто завалив проход телами убитых.
С уступа, на котором они сейчас отдыхали от “трудов праведных”, открывался замечательный вид на вершины гор поменьше. Их белоснежные шапки поблескивали на солнце, словно сахарная пудра. Высоко в небе парил орел, отсюда казавшийся темной черточкой в необычайно чистом прозрачно-голубом небе. Три пары глаз, принадлежавших нелетающим существам, с завистью следили за ним — эх, им бы сейчас крылья!..
— Да хотя бы ногу здоровую… — вслух, сам того не заметив, пробормотал Шалимов.