37 
Василий Григорьевич стал присматриваться.
В руках у старика вращался обыкновенный козий рог, но то, что делали с ним маленький резец и сухонькие руки, было занятно… В самом низу, на основании рога, с одной стороны были вырезаны горы, юрты, с другой — голова верблюда, а рядом — голова коня.
Фигурки были похожи на знакомые сувениры, которые увидишь порой и на прилавке. Но нож старого мастера выделывал такие завитки, что из-под него вдруг возникали живые серебристые шерстинки, и через мгновение по живому боку вилась уже целая прядь. Казалось, животные дышат и только на какой-то миг сдержали дыхание. Головы их были повёрнуты кверху, и глаза весело смотрели в небо, будто кого-то, давно знакомого, спрашивали по-свойски: «Ну как там, в небе? Всё в порядке? Хорошо?»
Вся верхняя часть рога изображала могучий вихрь, который возносил над стадами, над юртами, над пустыней какой-то стремительный предмет.
Старик, улыбаясь, поглядывал на гостя и продолжал аккуратно водить ножичком по рогу.
— Василий Григорьевич! — Коля наконец нашёл его и хотел позвать к машине, но, увидев рог, остановился.
За Колей на своей лошадке появилась хмурая Цагцурэн. Она кивнула головой за угол: «Ждут!», потом нагнулась к старику, показала нагайкой сперва на фигурку, потом на Василия Григорьевича: «Подари».
Старик развёл руками: «Кто дарит недоделанную работу?»
Наконец все собрались у машины. Отец Баты протянул Коле конверт, на котором рядом с обратным адресом было написано знакомым почерком: «И. Давыдов», похлопал по тельняшке сына и спросил, поглядывая на солнце — оно было уже высоко:
— Так куда?
— На Байн Дзак! — сказал Церендорж.
— О, Бата знает! — кивнул председатель. — Там динозавры были. — И вдруг, вспомнив, сказал: — Там один шофёр — как Бата — нашёл целую груду яиц!
— Груду? — недоверчиво спросила Людмила Ивановна и вытянула руки, будто держала инкубатор, из которого высовывали на свет головы десятки будущих динозавров.
— Баирта! — закричали ребята.
— Баирта! — закивали старики, замахали руками, и коричневые лица залучились лёгкими морщинами.
Позвенел колокольцем на прощание серебристый верблюд.
Повернулись, как юлы, юрты.
Прошумели морями гобийские табуны.
Бата уже выезжал на каменистую равнину, когда к машине подскакала Цагцурэн, за которой всё бежал верблюжонок. Она нагнулась и отдала Бате бинокль — старый бинокль танкиста Давыдова.
Потом заглянула в машину, протянула какой-то завёрнутый в шерстяную тряпицу предмет Василию Григорьевичу и, махнув плёткой, повернула коня. Но Бата остановил её, снял с запястья часы и положил ей в руку: «Носи!»
Девочка вскинула счастливые глаза, засмеялась и, махнув плёткой, пришпорила коня.
Бата посмотрел вслед, тоже засмеялся:
— Сразу выросла! — и быстро погнал машину.
Тогда и Василий Григорьевич развернул тряпицу и тихо охнул. Это был подарок старого мастера — козий рог.
Весело была повёрнута над пустыней верблюжья голова, по-свойски косил глазом в небо мохнатый гобийский конек. А над юртами, над горами, над Гоби взлетал вверх из завитков козьего рога лёгкий космический корабль.
— Монголия! — сказал Церендорж, постучав пальцем по рогу.
Коля, глядя на него, вдруг улыбнулся тому, что даже на такой древней дороге среди пустыни становятся обычными совсем необыкновенные вещи.
АЛЫЕ СКАЛЫ БАЙН ДЗАКА
Дорога между тем продолжалась. Солнце раскалило плато. Но никаких видений и духов на этот раз в жаркой дымке не было. Лишь маленький бензиновый душок всё ещё приплясывал и раскачивался над радиатором.
А каждому хотелось что-нибудь увидеть: долгожданный Байн Дзак был где-то рядом. И Светка спросила у Баты:
— А можно взять бинокль?
Генка схватил его первым и тут же получил лёгкий подзатыльник. Он повернулся к Светке:
— Ты что?
Но наткнулся на взгляд Людмилы Ивановны.
— Ты думаешь, если ты сын академика, так тебе всюду можно скакать задом наперёд? — сказала Светка.
— Во-первых, подзатыльник не педагогический метод. А во-вторых, откуда ты взяла, что мой отец академик?
— Так ты же сам сказал!
— Ха! В работе — да, академик! А так — шофёр московского такси!
Экипаж весело рассмеялся, а Людмила Ивановна всплеснула руками:
— Ну, это академическое дитя!
«Газик», словно почувствовав на борту ещё одну родственную душу, запрыгал быстрей по горячей равнине. Он, как машина времени, летел из настоящего в прошлое. Из-под колёс бомбочками вылетали камни, шелестели сухие стебли полыни и саксаула да кое-где, глядя вверх, белели мёртвым блеском верблюжьи черепа. Теперь они уже начинали розоветь: в небе появились вечерние перистые облака.
37 
