Но Стась Кусибаба уже не слушал. Он глядел туда, куда показывал Нудис.
— Гляди, гляди, командир, — сказал Стась, — сколько там часов, браслетов, и все золотые. Вон на том столе.
Теодор приложил к глазам бинокль и внимательно оглядел стол.
— Как вы думаете, где мы находимся? — тихонько спросил он.
Ребята выжидающе смотрели на него.
— Мы в самом главном воровском тайнике Я уже давно слышал, что где-то должен быть такой тайник, но никогда не думал, что увижу его своими глазами — шепотом говорил Теодор. — Вон электрические тигли для переплавки серебра и золота. В тех шкафах, наверное, разные кислоты для очистки золота от примесей других металлов.
— А зачем они переплавляют драгоценности — шепнул Пикколо. — Разве не жалко? Такая красивая дароносица, она, наверное, старинная. А перстни — королевские или княжеские.
— Конечно, жалко, — сказал Теодор, — но воры не считаются с этим. Чем ценнее и стариннее вещь, тем она известнее, и тем труднее ее продать. Поэтому они должны ее переплавить или изменить так, чтобы никто не узнал.
Человек в красном костюме вдруг заворочался, и Теодор умолк.
На мгновение ребята замерли. Человек в спортивном костюме снова громко захрапел. Тем временем Теодор щелкнул фотоаппаратом и сказал:
— Мы слишком долго здесь торчим. Квасса, наверное, держат где-нибудь в другом месте. Надо исследовать остальные коридоры.
— А если мы наткнемся на бандитов? — спросил Пикколо.
— Будем сражаться, — твердо сказал Стась Кусибаба.
— Постараемся удрать, — улыбнулся Теодор. — Мы выполняем разведывательную службу и должны избегать всяких столкновений.
— А если нельзя будет иначе?
— Тогда другое дело, — тихо ответил Теодор.
Ребята осторожно выбрались из коридора и вернулись к тому месту, где ходы лучами расходились в разные стороны. Тут они услышали чьи-то шаги и приглушенный говор. Теодор дал ребятам знак. Они спрятались в глубине ближайшего хода и припали к стене.
Из пятого хода вышел атлетически сложенный человек в кожаной куртке. Пикколо толкнул Нудиса в бок.
Нудис кивнул. Это был тот самый тип, которого они видели возле костела.
Он, сопя, тащил в руках пузатый горшок. За ним семенил маленький худой человечек.
— Не нервничай, Боцман, — повторял он, догоняя верзилу в кожаной куртке. — Прошу тебя, не нервничай, кузнечик мой.
— Отойди, Хилый, а то дам тебе, как Антосю Турпису — рявкнул басом верзила в куртке.
— ПОЧЕМУ ТЫ ТАК НЕРВНИЧАЕШЬ?
— Ну как тут не злиться? Я думал, меня вызвали, чтобы расквитаться с Венчиславом Неприметным. Наверху этот балбес Антось ничего мне не сказал, и, только когда мы спустились вниз, он стал скулить, что произошла ошибка и вместо Венчислава Неприметного схватили Ипполлита Квасса. Терпеть не могу вранья и халтуры. Я лично всегда действую честно. Тебе, Хилый, хорошо известна моя исключительная честность.
— Совершенно верно, кузнечик мой, — пролепетал Хилый, — произошла достойная сожаления ошибка.
— Вот за эту ошибку он и получил по зубам! — загремел Боцман. — Что это за дурацкие выдумки — притащили сюда сыщика, и я, Боцман, должен кормить его гороховым супом?
— Ей-богу, я не виноват. Это шеф велел. Мы должны кормить его по очереди.
— И до каких пор он будет держать тут этого дармоеда?
— Шеф хочет у него кое-что разузнать.
— Здесь таким типам не место, — продолжал злиться Боцман. — Тут работают. И вообще, какое мне до всего этого дело! Я работаю по золоту. А сейчас у меня отпуск. Понимаешь — отпуск. Полагается мне отдыхать или нет? Я хотел поехать подлечиться, в этих проклятых подвалах совсем подорвал здоровье!
— Ты непременно должен поговорить с Квассом. Шеф вызвал тебя, чтобы ты с ним поговорил, никто из нас не может с ним справиться.
— Какие могут быть с ним разговоры? Что это за новые методы? — прохрипел Боцман.
— Это ты не прав. С Квассом надо обращаться вежливо. Шеф знает, что делает. Ипполлит Квасс очень влиятельный человек, у него везде связи. А кроме того и прежде всего, кузнечик мой, у Квасса большие, прямо-таки энциклопедические познания. Если бы наш шеф столько знал, мы бы давно были миллионерами где-нибудь в Каракасе, не говоря уже о Боготе, кузнечик мой.
— Ты говоришь, что у Ипполлита Квасса энциклопедические познания? — оживился Боцман.