39 
Это не могло продолжаться вечно. Валдаева не молодела и отлично об этом знала. Перельман понимал, что ее терпение скоро лопнет, она перейдет от осторожной осады к более решительным действиям, и тогда о спокойной жизни можно будет забыть. Первым делом старая стерва составит такое расписание, что он при минимальной нагрузке будет вынужден торчать в школе по двенадцать часов в день шесть дней в неделю, и каждый второй данный им урок будет открытым. Чем дольше тянулась неопределенность, тем явственнее Михаил Александрович понимал неизбежность такого финала. Ожидание неприятностей, как водится, изматывало сильнее, чем сами неприятности, а тут еще эти сопливые идиоты со своими подметными письмами ни с того ни с сего активизировались и принялись буквально изводить его. Дело дошло до того, что кто-то намалевал аэрозолем жирную свастику прямо на портфеле, с которым Перельман ходил на работу, – среди бела дня, на большой перемене, в классе, где было полно учеников… Он стоял перед ними, смотрел в их невинные глаза, разглядывал их молодые чистые лица и думал о том, что все они знают, кто шутит над ним так подло, – знают, а может быть, и сами принимают участие. Дикость, средневековье, тысяча лет до рождества Христова! И все это – на пороге нового тысячелетия…
Последним, третьим по счету во второй субботней смене у Перельмана стоял урок истории в седьмом "В". Входя в класс, Михаил Александрович поймал себя на чувстве трусливого облегчения: эти были еще слишком юны, чтобы доставлять серьезные неприятности. Все, на что они были способны, пока что начиналось и заканчивалось детскими шалостями: намазать доску воском, подложить на стул кнопку, принести в школу белую крысу или подвесить где-нибудь в укромном местечке за шторой «хохотунчика» на батарейках, который отзывался на каждое повышение голоса взрывами истеричного хохота. Затея с «хохотунчиком», между прочим, Перельману понравилась. Он оценил ее по достоинству, тем более что сам никогда не орал на учеников, считая подобный стиль поведения унизительным прежде всего для себя. Зато биологичка, которую предусмотрительные родители назвали Флорой (Флора Эммануиловна, с ума можно сойти!) и которую изобретательные школьники, разумеется, моментально окрестили Фауной, неоднократно прибегала в учительскую в состоянии, близком к буйному помешательству. Насколько было известно Перельману, Флора Эммануиловна собственноручно разорвала в клочья четырех «хохотунчиков», но детишки не унывали и регулярно покупали новых, благо деньжата у их родителей водились.
Седьмой "В" нравился Перельману. Детишки здесь учились далеко не самые способные, подобранные с бору по сосенке, и родители у них были попроще, чем у юных снобов, которых по старой традиции отбирали в "А" классы, но именно поэтому с учащимися седьмого "В" было проще работать. В них не было того холодного насмешливого равнодушия ко всему на свете, которое так пугало Перельмана в некоторых учениках. Зато с чувством юмора у них был полный порядок, не то что у большинства коллег Михаила Александровича.
На субботу Перельман назначил седьмому "В" самостоятельную письменную работу, что позволяло, во-первых, немного побездельничать самому, а во-вторых, отпустить пораньше тех, кто справился с заданием. Если не делать задание излишне сложным и объемным, можно закончить урок за каких-нибудь двадцать минут и быть наконец свободным до самого понедельника. Он распределил варианты, пустил по рядам карточки с вопросами и уселся за стол, разворачивая газету.
В классе стоял неприятный запашок какой-то тухлятины. Перельман старался не обращать на него внимания. Причин для запаха могла быть уйма: чье-нибудь расстройство желудка, небрежность уборщицы, которая вымыла пол в классе грязной, уже начавшей гнить тряпкой, какая-нибудь околевшая за плинтусом или под шкафом мышь… Но когда он сел за свой стол, запах, казалось, многократно усилился. Перельман заметил, что некоторые ученики украдкой принюхиваются, морща носы, и вертят головами, пытаясь установить источник вони.
Он медленно свернул газету, отложил ее в сторонку и осторожно огляделся, пытаясь понять, откуда все-таки воняет. В душе его крепло неприятное предчувствие, что все это неспроста. Стараясь действовать незаметно для учеников, он приоткрыл тумбу стола и заглянул вовнутрь. Внутри не было ничего, кроме сваленных беспорядочной грудой бумаг: каких-то старых контрольных работ, забытых тетрадей, пожелтевших газет и иной макулатуры.
39 
