Последние отзывы

  117  

Мобильный генерала был отключен. Сиверов еще раз недоверчиво покосился на часы, потом на дисплей телефона. Одно из двух: либо Потапчук решил хорошенько отоспаться перед завтрашним визитом на дачу Гургенидзе, либо, как бывало уже не раз, забыл подзарядить батарею, и телефон отключился сам собой. И то и другое было одинаково паршиво; вздохнув, Глеб набрал сначала номер служебного телефона Федора Филипповича, а когда это не дало никакого результата, с большой неохотой позвонил ему домой.

Машину трясло и швыряло на изрытой ямами и ухабами проселочной дороге, ощетинившейся кусками битого-перебитого, как после минометного обстрела, асфальта. Руль так и норовил вырваться из руки, и, чтобы не улететь в кювет, Глебу пришлось снизить скорость. В трубке один за другим тянулись длинные гудки, перемежавшиеся треском и хрипом помех – связь тут была не ахти, чувствовалось, что Глеб вот-вот выйдет из зоны действия сети.

Он нажал на тормоз, прервал соединение и задумчиво почесал переносицу, решая, как быть. То, что Федор Филиппович не отвечает ни по одному из своих номеров, с каждой минутой представлялось ему все более дурным знаком. Темнота, как живое существо, шевелилась вокруг, льнула к закрытым окнам машины, и в этой темноте Глебу мерещилась крадущаяся обезьянья фигура с руками ниже колен и горбом, в профиль напоминающим сложенные крылья. Бывают люди, которые умирают раз за разом при большом стечении народа, и потом всякий раз выясняется, что умер кто-то другой – умер вместо них, умер для того, чтобы эти люди продолжали жить, сменив одну неброскую, малозаметную личину на другую, такую же неприметную. Их поступь легка и беззвучна, их расчеты всегда верны, а удары смертельны; защита не срабатывает, упреждающие действия опаздывают, и наступает момент, когда ты сидишь в машине посреди утонувшего во мраке поля и слушаешь, как тянутся в трубке длинные гудки...

"Стоп, – сказал себе Глеб. – Спокойно! Подумаешь, никто трубку не берет. Мало ли что..."

Он болезненно поморщился. "Мало ли что" – не самый сильный аргумент, когда речь идет о пропавшем генерале ФСБ. Это не иголка и не бухгалтер какой-нибудь, он всю жизнь подчиняется вот таким ночным звонкам, и вокруг него всегда полно людей, быть недоступным для которых он просто не имеет права. И если генерал ФСБ не отвечает на звонки, это серьезный повод для беспокойства.

Весь вечер Глеб провел как на иголках, а в начале двенадцатого, когда предпринимать какие-то действия, строго говоря, было уже поздно, все-таки не утерпел, поднялся из кресла, обулся, натянул на плечи куртку и сунул в карман ключ от машины. "Надо кое-что проверить", – ответил он на вопросительный взгляд Ирины и поскорее вышел из квартиры, чтобы не вступать в ненужный спор. Он сбежал по лестнице, остро ощущая свою вину и неизбывное, вечное свое окаянство, сел в машину и, наплевав на правила движения, помчался в захолустный поселок – тот самый, на одной из тихих улочек которого на днях повстречался с Клыковым.

Хуже всего было то, что он никак не мог понять, почему так спешит. Конечно, проверка была необходима, и произвести ее следовало бы сразу же, прямо на месте происшествия. Но коль скоро он этого не сделал, отвлекшись на Клыкова, и тянул с этим делом почти двое суток, то с таким же успехом проверку можно было отложить до утра, тем более что на ночь глядя в таком захолустье никого не найдешь и ни от кого ничего не добьешься. Но внезапно овладевшее им беспокойство было так сильно, что он знал наверняка: заснуть все равно не удастся. А разве есть лучший способ борьбы с бессонницей, чем прогулка на свежем воздухе?

Когда он ворвался в приемный покой крошечной районной больницы, дежурный врач, к счастью, еще не спал. Сей достопочтенный эскулап – лет двадцати семи от роду, безусый, но зато с модной козлиной бородкой и пушистыми рыжеватыми бакенбардами – бдительно стоял на страже здоровья нации, имея в правой руке рюмку неразведенного медицинского спирта, в левой – половинку парникового огурца, а напротив себя – готовую к употреблению медсестру в миниатюрном халатике, надетом, как показалось Глебу, прямо на голое тело. Действуя с решительностью и слаженностью, говорящими о немалом опыте, эта парочка первым делом постаралась выставить Глеба за дверь.

Этот номер у них, естественно, не прошел. Удостоверение офицера ФСБ Федора Молчанова, предъявленное в развернутом виде, хоть и не заставило медиков воспылать к Глебу горячей любовью, заметно умерило их боевой пыл. Безусый медик поначалу держался иронично и снисходительно, так что Глебу стоило немалых трудов сохранить хотя бы видимость приличия и не засветить ему в лоб. Сдержался он только потому, что из битого доктора помощник получился бы еще хуже, чем из небитого. Взвешивая каждое свое слово, Глеб кротко согласился с тем, что постояльцы больничного морга до утра никуда не разбегутся. ("Они никуда не денутся, даже если вострубят трубы Страшного Суда, – оскорбительно улыбаясь, заверил его доктор, – потому что дверь заперта снаружи, ключ у прозектора, а прозектор давным-давно спит у себя дома, в кроватке".) Согласился он также и с тем, что на свете существует трудовое законодательство, больничный распорядок дня и масса иных, целиком законных, устоявшихся, уважаемых всеми нормальными людьми правил и установлений, которые препятствуют рыжему доктору бросить все свои дела (тут Глеб выразительно покосился на стол, но доктор сделал вид, что не заметил его взгляда) и вместе с нетерпеливым "товарищем из внутренних органов" полночи заниматься ерундой.

  117