Ведь в этот вечер Нина его и встретила…
«Жигули»
… — Ты где сейчас, Толя? — переглянувшись с Юрием Грековым, напряженно спросил в трубку Петров.
— Начальник, только давай договоримся сразу: оформишь мне явку с повинной.
— Идет. Только тогда ты приедешь сам.
— Уже еду. И Пашка… — хрипло выдохнул Анатолий. — Пашку чтоб отпустили. Я с другом был.
— Ладно, Павла с тобой не было. А как же камешки?
— Камешки я ему принес. Утром, на следующий день. Он даже не знал, что в свертке. Ничего не знал. Отпустите братана.
— Хорошо, Толя. А как же с Ниной? Экспертиза показала…
— Грохнули ее, да?
— Откуда знаешь?
— Догадливый, — нехотя ответил Анатолий. — Чего бы ей стреляться при таких бабках? Только, начальник, мы, когда в дом вошли, она уже была того.
— А когда вы вошли в дом, сколько было времени?
— Я на часы-то не смотрел. Вроде как в полночь. А может, и раньше. Темно было. А в доме-то свет. Повсюду.
— Значит, она уже была мертва?
— Мамой клянусь!
— А входная дверь открыта?
— Точно.
— Вы вошли и увидели ее в гостиной на диване. Мертвую.
— В кровище. Волосы чуть не до пола свесились. Красивые у нее были волосы.
Греков сидел, напряженно прислушиваясь к разговору. По его щекам стекали капли пота.
— В доме кто-нибудь был? — напряженно спросил Петров. И покосился на Юрия Грекова. Тот словно оцепенел.
— Кажись, был, — нехотя сказал Анатолий. — Потому я и подумал, что ее грохнули. Недосуг мне было проверять, начальник. И светиться. Я камешки схватил — и тикать.
— А… друг?
— На крыльце ждал.
— Откуда знал, где лежат украшения?
— Мать брякнула. Нинка ей как-то сболтнула: в гречке, мол, на кухне. Смехом сказала. Мать еще подумала, что она не в себе. Странная стала. И нервная какая-то. Дергалась все время.
— Следовательно, ты знал, что украшения хранятся в емкости с гречневой крупой. А кухня находится на первом этаже… — задумчиво сказал Володя и вновь покосился на Юрия Грекова. Тот тыльной стороной ладони вытирал пот со лба и щек.
— Точно. Только, начальник, убийца-то уже домой ехал.
— Постой… Откуда ты знаешь, кто убийца и что он уже уехал?
— Так столкнулись же мы!
— Где столкнулись?
— Дело было так. Подъезжаем мы, значит, к поселку, и тут Па… друг меня толкает локтем в бок. Гляди, мол, «Жигуль» на обочине. Мужик колесо меняет. Увидел нас и машет рукой: тормози, мол, помощь нужна. Я, само собой, не остановился. А когда отъехали, Па… друг меня снова толкает локтем в бок и говорит: «Знаешь, кто это был?»
Анатолий вдруг замолчал.
— Ну? — нетерпеливо спросил Петров.
— Такая петрушка получается. Если я скажу, кто это был, то откуда ж я его знаю? А? Я-то к Нинке в дом был не вхож!
— А Павел вхож. Понятно. Тебя мужик на «Жигуле» не узнал, а Па… друг пригнулся. Ну, этот момент — что узнал его Павел — мы опустим. Так кто же это был Толя?
— Да вроде как муж Нининой сестры, — нехотя сказал Анатолий. — Имени не помню.
— Чьего имени? Сестры?
— И сестры, и мужика ее. На хрен мне это?
— И почему же ты, Толя, подумал, что он убийца?
— Ну как же? Когда мы в дом-то вошли, она была уже того. Мужик ехал куда? От поселка. На правой стороне машина стояла. Они были родственники, значит, Нинка его в дом впустила. Небось денег у нее занял, а отдавать нечем. Вот и грохнул, а деньги взял.
— А что, в доме были деньги?
— А как же, начальник? Вроде как в спальне ее, наверху. Мы тоже хотели там пошарить, да я ж тебе говорю: там кто-то ходил.
— А почему не убийца? Анатолий задумался.
— Что молчишь, Толя?
— Думаю.
— Подумать тебе сейчас самое время. — Петров вздохнул, потом задал еще один вопрос: — Во сколько вы видели мужа Нининой сестры? Николаем его, кстати, зовут.
— Я так думаю, в начале двенадцатого.
— Точно?
— Ага. Ну, не позже половины.
— Понятно. Пока доехали, пока через забор перелезли, в дом вошли, камешки ты нашел, обратно через забор перелезли… И в полночь вас засекли. А он, значит, пока из дома вышел, машину завел, отъехал, колесо спустило, он его снял… Снял ведь?
— Чего?
— Колесо, говорю, было снято? — Ага.
— Значит, получается, что вы его встретили в начале двенадцатого, как ты и говоришь. Ну, минут двадцать двенадцатого. Получается, что вышел он от Нины еще до одиннадцати. — И Петров вздохнул.
Юрий Греков пожал плечами. Не сходится, мол. В одиннадцать Нина еще была жива.