Глаза у Парфенюка мечутся по помещению: оказывается Громова с Ладыженским тут нет; как-то он упустил момент, когда они испарились. Беда цепко отслеживает все тонкости движений вооруженного человека. Дмитрий Гаврилович начинает, медленно подниматься с кровати: делать это спокойно тяжело – кровать старая и прохудившаяся, сидя на ее видавшей жизнь сетке проваливаешься чуть ли не до пола.
– Сидеть! Всем сидеть! – визжит Парфенюк. У парня явно истерика, а патронов в рожке полный комплект, хватит обновить обои во всем помещении.
– Да, сижу, сижу, Сергей, чего там, – очень заискивающе комментирует Беда. – Но ты уж не запутывай в конец. А то – то «сидеть», а то «отодвиньтесь». Ты не нервничай, Сережа, мы ж тут без оружия, так? Решил кого-то пришить? Так хоть объясни, чего? как? Мы вот как раз обсуждали, что турчаки лупят лучших людей города. Слыхал, Серый?
– Хватит меня заводить, – требует Парфенюк. Слюны у него и правда полон рот, но сплюнуть не получится – придется опускать голову и терять из виду мишень.
– Что стряслось-то, парень? – очень обыденно интересуется Беда. – Мы смирно сидим, не волнуйся. Ты что тепереча, на турчаков подрабатываешь, когда не в смене?
Парфенюк молчит, косит глазом на Дмитрия Гавриловича. Затем все-таки сплевывает. Получается неудачно, комок белых слюней течет по подбородку, увесисто капает на одежду: сцена отработана и детализирована в духе Андрея Тарковского. Все окружающие смотрят внимательно и напряженно – чего гениальный мастер и добивался. Минута, а может и более протекает в молчании.
– Так ты на турок пашешь, или как? – вклинивается в режиссерскую паузу Беда. Теперь на него вся надежда.
– Это не я на турок, Гаврилович, – наконец размыкает губы Парфенюк. – Это вот он – на турок.
– Э, э! Давай разберемся, Сережа… Слушай, забыл твое отчество!
– Неважно, Дмитрий Гаврилович, неважно.
– Неважно, так неважно. Кто ж против? Но давай разбере…
– А что, не на турок? – как-то отрешенно, не под ситуацию, спрашивает Парфенюк. – Они Таню Стекольщикову в аэропорту…
– Э-э, стоп! Откуда ты знаешь? Ты что, тело видел? Да и никто не видел. Тут…
– Они всех там передавили и сожгли, – убежденно говорит Парфенюк. – С турками заодно, гады. Так, майор? Вот пусть скажет?
– Подожди, майор! Молчи! – снова вклинивает Беда. – Ты что, Сергей, хочешь сказать, что командир батальона с турками связан?
– Вообще, надо бы всех их, – поясняет Парфенюк: наверное, для наглядности, ему бы сейчас акомпонировал поясняющий жест, в виде ребра ладони на шее, однако руки заняты. – Но Ладыженский с Громовым – они ведь молокососы, их просто втянули, приказали. А приказывал – он!
– А ему турки, значит, да? – любопытствует Беда.
– Почему нет? Если власти и менты с оккупантами «Вась-Вась», то что, армия лучше? – говорит Парфенюк, и лицо его при этом становится не таким мраморным – краснеет: для ведающих жизнь – это хороший признак.
– Сереж, так Андрей, он ведь по собственной инициативе действовал, не по приказу.
– Тем более, – цедит Парфенюк. – И вообще, вы что, Гаврилович, в адвокатах?
– Ну да, в адвокатах, Сережа! Куда ж денешься.
– А я тут суд не заказывал. Давай, майор, сюда!
Тут Беда неожиданно легко вскакивает и в миг оказывается прямо напротив ствола.
– Как же не заказывал? – спрашивает он спокойно, как будто и не преодолел только что скорость звука, сокращая расстояние. – Ты ведь и есть суд. Ты взялся судить. Ну так, суди. Приведи аргументы.
– Я сейчас пальну, Дмитрий Гаврилович. В сторону!
– Нет, я же адвокат! Так что выслушай, – Беда говорит быстро, скороговоркой; информационная емкость текста в пересчете на секунды возрастает. Вероятно, хотя бы на эти секунды он продлевает жизнь всех присутствующих в комнате: автоматическое оружие – штуковина неразборчивая. – Слушай, Парфенюк, а для чего янычары этих девочек в самолеты напхали, ты думал? Для того чтоб лучше горели, что ли? Ты знаешь, сколько этот транспортник американский стоит? (Как его там зовут-то?) «Мабудь» миллионов сто? Не легче ли было спалить девушек прямо в общагах? Никак не выходит совместная с танкистами акция, вот никак! Теперь пунктик «два». Для чего все-таки девиц в эти штатовские «Антеи» напхали? Думаю, на юг они направлялись. И не в Черное море их собирались сбрасывать. А везти подальше. Как можно использовать насильно захваченных иностранок? Ты, дорогой Сергей, мало на эту тему общался, все в себе хранил. А мы тут кое-что слышали, но тебе не доводили.