48 
– Разумеется, Марина Витальевна, – сказал он как можно приветливее. – Ступайте. Я сегодня побуду в кабинете. Что-то аппетита нет, и вообще…
Марина Витальевна понимающе кивнула и ушла, плотно затворив за собой дверь. Лев Григорьевич заглянул под стол, с сомнением потрогал пальцем свои аккуратные усики и решил, что пить сегодня больше не следует. Спору нет, дело это приятное, однако с инфарктом шутки плохи – ахнуть не успеешь, как тебя повезут ногами вперед вслед за беднягой Байрачным…
Он аккуратнейшим образом перелил содержимое рюмки обратно, ухитрившись не пролить ни капли, закупорил бутылку и вернул ее на место, в сейф. Икона лежала там же, на средней полке, поверх мятого вороха хрустящей оберточной бумаги, напоминая сердцевину какого-то диковинного прямоугольного цветка. Лев Григорьевич встал, с усилием оттолкнув тяжелое кресло, и склонился над раскрытым сейфом, опираясь рукой на его массивную дверцу. Икона притягивала взгляд; в полумраке стальной коробки глаза Богоматери казались совсем черными, полными тревоги и едва ли не угрозы. Жуковицкий все еще вглядывался в них, пытаясь понять выражение этих странных глаз, когда дверь у него за спиной снова распахнулась, на сей раз без стука.
Лев Григорьевич обернулся, увидел стоявшего на пороге человека и сразу понял, что ошибся: Ремизов оказался крепче и решительнее, чем он предполагал.
– Два шага в сторону, – глухо скомандовал гость, чье лицо было скрыто черной трикотажной маской, и сделал движение толстым коротким стволом автомата, иллюстрируя свои слова.
– Простите? – с трудом разлепив неожиданно ссохшиеся, утратившие подвижность губы, переспросил Лев Григорьевич.
– От сейфа, говорю, отойди, – пояснил незнакомец. – Нет, закрывать его не надо.
– Передайте Ремизову, что ему это даром не пройдет, – найдя в себе силы, пригрозил Жуковицкий и отошел от сейфа, где лежала икона.
– Непременно передам, – пообещал гость. – А пока получи то, что просил передать тебе Ремизов.
Короткий автомат в его руках запрыгал, шепеляво плюясь свинцом. Длинная очередь бросила Льва Григорьевича на стену, откуда он медленно сполз на пол, оборвав портьеру и оставив на светлых обоях широкий кровавый след. Антиквар сел на пол и медленно подтянул ноги к простреленному животу. На губах у него пузырилась розовая пена, но он все еще силился что-то сказать.
Тогда убийца пересек кабинет, бесшумно ступая по пушистому ковру обутыми в сапоги на толстой резиновой подошве ногами, подошел вплотную к антиквару и, держа автомат с глушителем в вытянутой руке, дал короткую очередь. Голова Льва Григорьевича взорвалась, как яйцо в микроволновой печке, забрызгав своим содержимым весь кабинет, затвор автомата лязгнул вхолостую и замер. Убийца небрежным жестом профессионала сменил плоский магазин, передернул затвор, сунул оружие под мышку и, переступив через ноги убитого, вынул из сейфа икону. Удостоверившись, что других икон в сейфе нет, он бросил добычу в спортивную сумку, повесил сумку на плечо, вынул из-под мышки автомат и вышел из кабинета.
Дракон все еще стоял на своем месте у зеркальной двери магазина, возвышаясь посреди прохода горой дрожащего мяса. Правда, несмотря на шок, свою часть работы он выполнил, и кассета с сегодняшней записью, извлеченная из соединенного со следящими камерами видеомагнитофона, была у него в руке. Морда у Дракона была серая, как сырая штукатурка, а глаза – белые, как у мраморного Геракла.
– Соберись, – сказал ему гость, с облегчением сдирая с лица трикотажную маску. – Уже все, можешь расслабиться.
Дракон покосился на распахнутую дверь кабинета и посерел еще больше, хотя это уже казалось невозможным.
– Круто вы его, – выдавил он голосом человека, который с огромным трудом подавляет рвотный спазм. – По мне, так хватило бы одной пули.
– Этому сморчку хватило бы и хорошего удара кулаком, – сказал гость, забрасывая на плечо ремень своей спортивной сумки. – Зато теперь все выглядит как личная месть, совершенная полным отморозком, – море крови, мозги по всей комнате… Учись, пока я жив! Ну, хватит болтать. Давай кассету, и я пошел.
Дракон безропотно отдал ему кассету. Гость положил ее в сумку и задернул «молнию».
– А как же… – промямлил охранник. – Что я ментам скажу?
– Ментам? Ах да… Ну, скажешь, как договорились: болевой шок, ничего не помню, трали-вали, семь пружин… Ранение мы тебе сейчас организуем.
48 
