134 
Принимая во внимание секретный характер проводимой операции, папа Май не стал привлекать к ней людей со стороны, и яблоню выгружали его быки, более привычные к участию в разборках с применением огнестрельного оружия, чем к земляным и погрузочно-разгрузочным работам.
Командовал разгрузкой Простатит – у него еще не зажили обгоревшие ладони, и работать руками он не мог. Зато языком он работал за двоих, да так, что привезенная вместе с деревом баба – спору нет, симпатичная, но одетая кое-как и совершенно неподмазанная – периодически вздрагивала, как деревенская лошадь, ненароком угодившая в час пик на Новый Арбат.
– Заноси! – кричал Простатит. – Да не ты, баран, куда ты прешься? Тебе говорю, Бек, заноси! Левее бери! Левее, сказал! Деревня, блин, сено-солома! Ветки, ветки не поломайте, не то я вам самим сучки ваши корявые пообламываю!
К Майкову, на ходу прикуривая сигарету, подошел Рыба.
Вид у него был хмурый и озабоченный, и курил он быстрыми нервными затяжками. Было понятно, что вся эта садово-огородная эпопея надоела ему смертельно – так же, впрочем, как и самому Майкову. Но выбора не было – ни у Рыбы, ни у Простатита, ни тем более у папы Мая. Злосчастная яблоня, украденная Алфавитом из ботанического сада, приносила все новые и новые неприятности. Майкову даже начало казаться, что это дерево и впрямь обладает какой-то магической силой, и силой очень недоброй. Букреев говорил, что в плодах этой яблони кроется секрет здоровья и долголетия.
Майков же на основании собственного горького опыта склонен был предполагать, что, будучи украденной, яблоня, грубо говоря, поменяла потенциал. Был плюс, а стал минус; здоровье и долголетие превратились в сплошные проблемы, чреватые увечьем и смертью.
Последний визит Лукьянова, похоже, не прошел для проклятого дерева даром. Уже на следующее утро папа Май, подойдя к яблоне, обнаружил на ней два желтых листочка.
К вечеру их стало три, на следующее утро – пять, а через три дня уже восемь. Это поганое дерево, судя по всему, всерьез нацелилось засохнуть, тем самым подведя папу Мая под монастырь. Это было, черт возьми, смешно и нелепо – дрожать и пугливо оглядываться по сторонам из-за какого-то несчастного деревца, но такова была суровая реальность. Из Таджикистана шли составы с алюминием, на таможнях стояли огромные, как дирижабли, автоцистерны ей спиртом. В банках сыто урчали мощные компьютеры, перекачивая грязные денежки Алфавита в «белые» схемы. И на фоне всего этого экономического великолепия папа Май должен был мучительно раздумывать, как ему поступить: бежать куда-нибудь в Новую Зеландию прямо сейчас или подождать, пока яблоня окончательно засохнет?
Бежать ему не хотелось. В определенном смысле Виктор Майков был горячим патриотом России, то есть отлично сознавал, что легко и быстро заработать по-настоящему большие деньги можно только здесь. Но лучшее, на что он мог рассчитывать, если не уладит свои проблемы с Алфавитом, это более или менее пышные похороны. Ах, если бы не это дерево! Поразмыслив, папа Май пришел к выводу, что растреклятая яблоня питается вовсе не соками земли; запустив щупальца корней в нутро папы Мая, она с большим аппетитом сосала его кровь. Он дошел до того, что накупил целую кипу литературы по садоводству – брошюр, журналов и даже газет. Правда, читать этот бред он все равно оказался не в состоянии: текст был набран вроде бы по-русски, но смысл его от папы Мая неизменно ускользал, как будто все эти аграрии изъяснялись на особом, понятном только им жаргоне, наподобие блатной фени. И вот позавчера, чтобы хоть немного отдохнуть от этой абракадабры, он развернул очередной дачный еженедельник на странице, где были опубликованы частные объявления.
Объявление какого-то чудака, хотевшего продать яблоню Гесперид, бросилось ему в глаза сразу же, поскольку было набрано жирным шрифтом да еще и обведено рамкой, наподобие траурной. Папа Май был чертовски удивлен: ведь Букреев буквально прожужжал ему уши, утверждая, что его яблоня уникальна и что второй такой нет на всем белом свете. «Интересно, – подумал тогда папа Май, – кто же это его так развел? Кто отважился?»
Но как бы то ни было, газетное объявление показалось ему знаком свыше. Яблоню было необходимо купить – просто на всякий случай. – Если дерево, которое чертов очкарик удобрил ацетоном, все-таки засохнет, Букреева можно будет уговорить удовлетвориться второй яблоней – точно такой же и даже выращенной по тому же методу. Кстати, по поводу метода у папы Мая были определенные сомнения. Вся эта ботаническая чепуха не прошла для него даром, он теперь вздрагивал, услышав где-нибудь словосочетание «ботанический сад», так что история с похищением с опытной делянки покойного профессора Азизбекова еще одной яблони не прошла мимо его внимания. Вполне возможно, что яблоня, которую так нахально пытались продать через газету, имела самое прямое отношение к этому нашумевшему происшествию. В глубине души Майков даже лелеял надежду, что Букреева можно будет вовсе не посвящать в подробности данной истории. В конце концов, если яблони одинаковые, так сказать, изнутри, то почему бы им не быть похожими снаружи? Если папе Маю чуточку повезет, то Алфавит может и не заметить подмены. Ну а если первая яблоня не засохнет, это будет очень красивый жест: осенью, когда опадут листья, отдать соседу не одно дерево, а два – на, старичок, не плачь, живи, блин, не до ста лет, а до двухсот, пока самому не надоест. И в следующий раз поменьше слушай, что тебе разные очкарики втирают. Вот он, твой эксклюзив, – сразу в двух, пропади они пропадом, экземплярах…
134 
