Шарапов отвел его руки от лица, внимательно посмотрел. И вдруг засмеялся:
— Ничего! Понимаешь, ничего нет! Это тебя пулей контузило немного.
Тихонов болезненно усмехнулся:
— Мне только окриветь не хватало…
Врач делал укол старухе. Суетились оперативники, понятые подписывали протокол обыска. Тихонов, закрыв ладонью глаз, перелистывал четыре сберегательные книжки на имя Порфирия Викентьевича Коржаева…
— Посмотри, что я нашел, — протянул ему Шарапов тяжелый, обернутый изоляционной лентой кастет. — В пальто его, в шкафу лежал.
Тихонов подкинул кастет на руке.
— Ничего штучка. Ею он, наверное, Коржаева и упокоил.
Савельев сказал:
— Столько нервов на такую сволоту потратили. Застрелить его надо было.
Тихонов хлопнул оперативника по плечу:
— Нельзя. Мы не закон! Закон с него за все спросит…
Крот, в наручниках, лежал на животе как мертвый. Тихонов наклонился к нему, потряс за пиджак:
— Вставай, Костюк. Належишься еще…
Дождь стал стихать.
Шарапов сказал:
— Ну что, сынок, похоже, гроза кончилась…
— У нас — да.
Было три часа ночи…
Три часа ночи
…Балашов просыпается не сразу. Он открывает глаза. И сразу же раздается оглушительный треск. Небо за окном озаряется голубым светом. Из открытого окна в комнату хлещет дождь. Джага сонно сопит в кресле напротив.
«А гроза сейчас кстати. На двести километров вокруг ни души, наверное».
Толкнул ногой Джагу:
— Вставай, тетеря!
— А-а?
— В ухо на! Вставай, пошли…
На веранде Балашов накинул плащ на голову, раздраженно спросил:
— Ну, чего ты крутишься? Идем!
— Накрыться бы чем, ишь как поливает, — неуверенно сказал Джага.
— Боишься свой смокинг замочить? Ни черта тебе не будет! — и шагнул наружу, в дождь…
…Момента, когда отворилась дверь балашовской дачи, Валя не заметила. Только когда хлопнула крышка багажника тускло блестевшей в струях дождя «Волги», она увидела две серые тени с канистрами в руках. Громыхнул еще раскат, и тотчас же, как будто ставя на нем точку, с легким звоном захлопнулся багажник. Двое растворились в дверях дачи. Снова вспыхнула молния, и снова грохот…
Половина четвертого
— До самой границы Цинклера все равно брать не будем, — сказал Кольцов. — Толмачев уже сообщил в Брест. Там нас будут ждать.
— Надо только не спугнуть его по дороге, а то он живо груз сбросит.
Шадрин открыл пачку сигарет — пусто. Он достал из ящика новую, распечатал.
— Это какая уже за сегодня? — спросил Кольцов.
— Ишь ты, за сегодня! Наше сегодня началось вчера. А кончится когда — еще неизвестно.
— Самый длинный день в году, — усмехнулся Кольцов. — Мы Цинклера трогать не будем, пока не заполнит таможенную декларацию. Тут ему уже игры назад нет. Взят с поличным.
— За ребят наших волнуюсь — там, с Кротом…
И сразу же зазвонил телефон:
— Товарищ Шадрин? Докладывает дежурный сто тридцать восьмого отделения Трифонов. Ваши товарищи уже взяли Костюка и выехали на Петровку, минут через пятнадцать будут.
— Пострадавших нет?
— Нет. Промокли только сильно и синяков, конечно, парочку схватили…
— Спасибо большое! — Шадрин радостно засмеялся. — Ульянов, зови Приходько скорее, он по коридору ходит, нервничает.
И снова звонок. В наступившей тишине был слышен голос оперативного дежурного, бившийся в мембране телефона:
— Товарищ Шадрин! Сообщение от Звезды: десять минут назад ваши клиенты в темноте, под дождем, вынесли из сарая и погрузили в машину четыре канистры с бензином, после чего вернулись домой. В помещении темно. Ваши распоряжения?
— Продолжать работу. В район наблюдения выходит спецмашина. Все.
— Интересно, что это Балашов так бензином загрузился? — сказал Шадрин Кольцову. — Неужели в дальний путь собрался? Как-то маловероятно, ведь он же должен быть на работе. Тогда зачем ему столько бензина?
— Непонятно пока. Ладно, на месте разберемся, Борис, со мной поедет Толмачев. Я хочу сам присмотреть за Балашовым. А ты минут через пятнадцать посылай ребят перехватить Цинклера…
Провожая вторую группу, Шадрин напомнил Приходько:
— Цинклер распорядился разбудить его в пять тридцать. Не исключено, однако, что эта старая лиса может вылезти из норы раньше. Так что смотрите не прозевайте. Ну, ни пуха…