96 
Партийный функционер Кольцов предупреждал: "Вопросы эти нигде не обсуждаются, как будто их избегают почему-то. До сих пор я никогда их не продумывал… Сейчас для меня это новые вопросы. Я считаю их в высшей степени важными. Над ними стоит призадуматься. По этим же, правда, неопределенным причинам, думаю, они и не выносятся на страницы печати".
В свою очередь, функционер Финковский рано обнаружил определенный аспект сути сексуального страха: "Разговоры на эту тему редко поднимаются потому, что они слишком близко всех касаются… Не поднимали их до сих пор, по моему мнению, чтобы не портить себе кровь… Все понимают, что выходом из положения может быть взятие государством на себя целиком воспитания и содержания всех детей рабочих (держа их где-то рядом с родителями), освобождение женщины от кухни и пр. Коммунисты на это прекрасное будущее обычно ссылаются, тем самым снимая острый вопрос с дальнейшего обсуждения… Рабочие знают, что в семье у коммуниста этот вопрос обстоит еще хуже".
Цейтлин доказал, что обладает революционным инстинктом, заявив: "Совершенно не освещается в литературе вопрос брака и семьи, вопрос отношений между мужчиной и женщиной. Между тем, это те вопросы, которые интересуют работниц и рабочих. Когда мы ставим такие вопросы на собраниях, работницы и рабочие знают об этом, они заполняют наши собрания. Кроме того, масса чувствует, что эти вопросы замалчиваются, и мы действительно их как бы замалчиваем. Я знаю, что некоторые говорят о том, что у коммунистической партии нет и не может быть определенного мнения по этому вопросу… Этот вопрос не освещается, и рабочие и работницы часто задают этот вопрос и не находят на него ответа".
Такие заявления рабочих, совершенно не сведущих в сексуальной науке, черпавших свои знания только из самой жизни, значили гораздо больше длинных трактатов о "социологии семьи". Они доказывали, что разрушение авторитарной государственной власти высвободило ранее незамечавшийся потенциал критики и размышления. Цейтлин ничего не знал о сексуальной экономике и тем не менее точно описал именно то, что утверждает эта наука: интерес среднестатистических масс направлен не на государственную, а на сексуальную политику. Он констатировал безмолвную критику масс в адрес революционных вождей, охваченных боязнью сексуальности. Он верно отметил, что пролетарское руководство, если оно ведет себя таким образом, очевидно, не сформировало мнения по данному вопросу и поэтому было вынуждено уклоняться от ответа. Массы же ожидали ответа как раз на этот вопрос.
Не было недостатка также и в критике нежизненного, только исторического рассмотрения актуальных вопросов, неспособности по-новому применить живую теорию.
Гордон сообщал, что докладчик, который должен был говорить о половом вопросе, рассказывал только о работе Энгельса "Происхождение семьи" и ничего не добавил к этому выступлению.
"Конечно, я не говорю, что это плохо, но нужно было сделать выводы из этого сочинения Энгельса для настоящего времени, а этого мы как раз не можем сделать. Между тем вопрос этот чрезвычайно назрел".
Таким образом, функционеры указывали самым настоятельным образом на заинтересованность масс в разъяснении сексуальных отношений и их переустройства, на требования дешевой и хорошей просветительной литературы. Говоря о «семье», имели в виду сексуальность. Было понятно, что старый уклад прогнил, что мириться с ним невыносимо, но суть нового устройства пытались осмыслить с помощью старых понятий или, что было еще хуже, с использованием одних только экономических данных. Так, партработник из Москвы Лысенко пытался понять "явления улицы", вызывавшие всеобщее беспокойство. Можно было видеть, что дети «балуются». Они играют, например, "в Красную Армию". Хотя в этой игре и обнаруживали справедливо "привкус милитаризма", ее считали «хорошей», но иногда наблюдались «другие» игры, «похуже», а именно сексуальные. При этом наблюдатель с удивлением констатировал, что никто не вмешивался, чтобы прервать такие забавы. Тем не менее приходилось поломать голову над тем, как можно было бы "направить ребят на правильный путь". Революционное начало проявлялось в этом случае в правильном инстинкте, подсказывавшем, что нельзя «вмешиваться», консервативная же боязнь сексуальности вызывала озабоченность.
Если бы старый образ мыслей, принявший форму страха перед сексуальностью, не противостоял новому, то не возникла бы забота о том, как направить детей по «верному», то есть асексуальному, пути. Те, кто наблюдал проявления детской сексуальности, задались бы вопросом о том, как с ней обращаться. Но так как сексуальность представлялась явлением, не имеющим ничего общего с детством, результатом таких наблюдений оказывался страх. Естественные проявления, приобретавшие, возможно, дикий характер, так как они были неорганизованны, воспринимались как проявление вырождения. "Нужно знать, что дать детям читать — может быть, в смысле физкультуры или что-нибудь другое, что было бы полезно".
96 
