193 
— Даже на то, чтобы довести до самоубийства достойного человека?
— Я ни до чего его не доводил — Говард Бэнкрофт сам принял решение и сам его осуществил. Должен признать, впрочем, что он очень облегчил мне жизнь, когда собрался покончить с собой. Как вы думаете, о чем он думал, когда нажимал на спусковой крючок? О своем еврейском рае? Или об аде? А может, он представлял свою мать под эсэсовцем?
Дэниэл покачал головой. Он знал, что эта тайна преследовала Говарда Бэнкрофта всю его сознательную жизнь. Как это бывает со многими совестливыми людьми, Говард чувствовал себя виноватым и старался искупить грех матери добрыми делами, благотворительностью, терпимостью и милосердием. И надо же было случиться так, чтобы Ной Рид возник перед ним как раз тогда, когда Говард почти обрел мир и душевный покой, и принялся снова мучить его прошлым, которое все равно нельзя было изменить. И этому негодяю еще хватало наглости посмеиваться над тем, как ловко он заставил старика плясать под свою дудку!
«Пожалуй, — подумалось Дэниэлу, — впервые за свою долгую жизнь столкнулся со столь чистым, беспримесным пороком». А циничное отношение Ноя к совершенным им подлостям заставило буквально вскипеть от ярости кровь Дэниэла. Слезы праведного гнева застилали ему глаза, лицо горело, кровь оглушительно стучала в ушах.
— Ты подонок! Тварь! — рявкнул Дэниэл, бросаясь вперед.
30
Первым, что увидела Марис, открыв глаза, было лицо Паркера, и она невольно подумала, что никогда еще ни одно лицо не казалось ей таким красивым. Паркер сидел в своем кресле возле кровати и смотрел на нее. Спрятав улыбку в подушку, Марис потянулась и спросила нарочито сонным голосом:
— Как ты умудрился не разбудить меня, когда пересаживался в кресло?
— У меня большая практика, Марис. Она вздохнула, потом снова потянулась и села, натянув простыню до самого подбородка.
— Который час? — спросила она.
— Тебе пора возвращаться, если ты не хочешь, чтобы Майкл застал тебя с поличным, — ответил Паркер.
Он был в одних трусах. Плечи у него были широкими; руки — развитыми и мускулистыми, живот плоским, скульптурно-рельефным. Спящий член слегка приподнимал тонкую ткань трусов, и Марис на мгновение снова вернулась мыслями в прошедшую ночь.
Потом она увидела его ноги.
Вчера она старалась даже не смотреть на них, чтобы ненароком не уязвить Паркера, и ей хотелось думать — их близость окончательно убедила его, что стесняться нечего. В противном случае он бы не сидел сейчас перед ней, не пряча ноги, а постарался бы прикрыть их хотя бы клетчатым шотландским пледом, который висел на спинке соседнего кресла.
Похоже было — он хотел, чтобы она их увидела. И Марис смотрела, смотрела во все глаза, не в силах отвести взгляд.
Но самое ужасное заключалось в том, что она не сумела скрыть свою реакцию. Каким-то чудом ей удалось не вскрикнуть, однако Паркер не мог не заметить, как у нее перехватило дыхание, а кровь отхлынула от лица.
Лицо Паркера тотчас сделалось неподвижным, словно окаменело, веки слегка опустились, а голос резал, как остро заточенное холодное лезвие.
— Я предупреждал тебя — я не особенно красив.
— О, дорогой, как же тебе было больно! — Соскочив с кровати, Марис опустилась перед ним на колени. «На него напала акула!» — вот что первым пришло ей на ум при взгляде на эти страшные шрамы. Марис приходилось видеть фотографии людей, которые подверглись нападению акул и спаслись только чудом. Из их тел были буквально вырваны куски мяса, а шрамы, которыми были покрыты ноги Паркера, весьма напоминали следы острых акульих зубов.
Самый большой шрам представлял собой впадину размером с кулак на внешней поверхности правого бедра. Другой шрам шириной в добрых полдюйма тянулся спереди вдоль всего левого бедра и, изгибаясь, уходил под колено. Обе ноги от колен и ниже были покрыты более короткими пересекающимися шрамами — некоторые из них были белыми, бугристыми, другие же представляли собой полоски гладкой, тонкой, как будто чужой кожи. Коленные суставы и лодыжки выглядели непропорционально маленькими, словно усохшими, и, казалось, навсегда утратили нормальную подвижность Также на правой ноге не хватало двух пальцев.
Чувствуя, как волна жгучей жалости и сочувствия охватывает ее, Марис провела кончиком пальца по длинному гребню «дикого мяса», наросшего на одном из самых больших зигзагообразных шрамов.
193 
