Последние отзывы

  45  

Первую интерпретацию сопротивления я дал на пятый день в связи со следующим сном:

Образец моего почерка был представлен графологу для того, чтобы он высказал свое мнение. Он сказал: «Этому человеку место в сумасшедшем доме». Моя мать пришла в отчаяние. Я хотел покончить жизнь самоубийством. Тут я проснулся.

Графолог ассоциировался с профессором Фрейдом. Мой клиент добавил, что, по словам профессора, анализ лечит такие заболевания с «абсолютной определенностью». Я привлек его внимание к следующему противоречию: хотя во сне он боится попасть в сумасшедший дом, он все же явно не уверен, что анализ ему поможет. Этого мой пациент принять не мог, он не согласился со мной и продолжал уверять меня в своем полном доверии анализу.

До конца второго месяца он представил множество сновидений, но касающихся их интерпретаций почти не принимал и продолжал говорить о матери. Я вынужден был заметить ему, что, поскольку он не заинтересован в интерпретации, у меня возникает мысль, что он осторожничает, боится ошибиться и не доверяет мне. После первой интерпретации его сопротивления он закамуфлировал свое скрытое недоверие еще сильнее, пока в конце концов не рассказал мне следующий сон:

«Произошло преступление, возможно, убийство. Я был как-то вовлечен в него против своей воли. Я боюсь, что это раскроется и меня накажут. Присутствует один из моих приятелей-сослуживцев, который придает мне мужества и решительности. Я остро сознаю его превосходство».

Я подчеркнул только страх быть раскрытым и связал его с аналитической ситуацией, сказав пациенту, что его позиция указывает на то, что он что-то скрывает. Следующей ночью он увидел подтверждающий мое мнение сон:

«В этом кабинете должно произойти преступление. Ночь, я стою на темной лестнице. Я знаю, что в комнате находится мой отец. Я хочу пройти к нему, но боюсь попасть в руки врагов. Я хочу позвать полицию. У меня есть бумаги, на которых записано в деталях все преступление. Мне необходима маскировка, иначе главарь гангстеров, у которого множество шпионов, задержит меня. Я надеваю большое кепи и накладную бороду и покидаю дом под видом старика. Главарь банды останавливает меня и просит одного из своих подручных обыскать меня. Он находит мои записи. Я чувствую, что если он прочтет их — мне конец. Я как можно естественнее говорю ему, что это совершенно незначимые записи. Он отвечает, что должен просмотреть их. Здесь я испытываю ужасное напряжение, затем в отчаянии я вдруг нахожу оружие. Я обнаруживаю в кармане револьвер и стреляю из него. Мужчина исчезает, и я вдруг ощущаю себя очень силь ным. Главарь гангстеров превращается в женщину. Меня захлестывает влечение к ней. Я подхватываю ее и несу па руках в дом. Я испытываю приятное чувство и просыпаюсь с ним».

В конце сна отчетливо представлен кровосмесительный мотив, но раньше проглядывает намек на маскировку в процессе анализа, Я касался только последнего, потому что пациент еще не готов был оставить свою позицию обмана, без чего более глубокая интерпретация была невозможна. Однако мне удалось сделать шаг, продвинуться в интерпретации сопротивления. Я сказал пациенту, что он не только не доверяет анализу, но, судя по его поведению, даже противостоит ему. В ответ пациент сильно возбудился и в течение шести последующих сессий совершал ряд истерических действий:

1. Он дрыгал ногами и руками, выкрикивая: «Оставьте меня, не приближайтесь, я убью вас, я раздавлю вас!» На смену этому часто приходило следующее действие.

2. Он хватал себя за горло и хрипел сдавленным голосом: «Пожалуйста, оставьте меня одного, пожалуйста… Я не буду больше ничего делать!»

3. Он вел себя не как мужчина, а как девушка, к которой пристают с сексуальными домогательствами и яростно атакуют. Он выкрикивал: «Оставьте меня! Оставьте меня!» Это, однако, произносилось непридушенным голосом, и если во время действия второго типа он стискивал ноги, то сейчас — держал их врозь.

В эти шесть дней он проявлял сопротивление и продолжал говорить о наследственном недуге, время от времени возвращаясь к описанным истерическим действиям. Достаточно странным было то, что после окончания «приступа» он продолжал спокойно говорить, будто ничего не произошло, замечая только: «Со мной определенно что-то не так, доктор».

Не углубляясь в содержание, я мог только говорить ему, что, вероятно, он проделывает сейчас передо мной нечто такое, что уже раньше переживал или видел в фантазиях. Это объяснение ему понравилось, и с этого момента он отыгрывал гораздо чаще, чем прежде. Моя интерпретация сопротивления возбудила важную часть его бессознательного, которая теперь проявляла себя подобными действиями. Однако мой пациент все еще был далек от аналитического понимания своих действий. Он, скорее, утилизировал их как ощущение собственного сопротивления: он думал, что доставляет мне определенное удовольствие, очень часто действуя таким образом. Позже я пришел к выводу, что во время ночных приступов тревоги, он ведет себя так же, как при втором и третьем варианте «истерических действий». Хотя я понял смысл его действий и мог бы рассказать ему об этом, связав смысл действий со сном об убийстве, я завяз в анализе характерного сопротивления, которое объясняло эти «приступы».

  45