47 
Редукция актуального материала к инфантильному
Обсуждение финансовых вопросов у моего пациента всегда связывалось с характерным сопротивлением, с его скрытым страхом и недоверием. Однажды он оговорился, сказав: «Я хочу, чтобы мои деньги в банке становились больше», вместо того, чтобы сказать: «чтобы моих денег становилось больше». Этим он выдал связь денег и пениса, а также свой страх лишиться пениса. Я не интерпретировал оговорку, поскольку не хотел преждевременно затрагивать кастрационную тревогу как таковую; я только отметил, что его тенденция экономить должна как-то соотноситься со страхом катастрофы, и, по-видимому, он чувствует себя в безопасности, имея больше денег. Он отнесся к сказанному с пониманием и привел мне подтверждающие ассоциации из детства: он очень рано начал копить мелочь. И не простил отцу, что тот однажды без разрешения взял и потратил его деньги. Впервые мой пациент спонтанно произнес упрек в адрес отца; на сознательном уровне упрек касался денег, а на бессознательном, конечно, угрозы кастрации. В связи с этим я сказал, что его отец, подавляя сексуальность сына, действовал из лучших побуждений, но вовсе не мудро. Пациент ответил, что часто размышлял об этом, но никогда не перечил отцу, который, как он думал, действовал только в интересах сына. Было слишком рано сообщать ему, что его согласие основывалось на глубоком чувстве вины и страха перед отцом.
Теперь анализ трансферентного сопротивления проходил параллельно анализу скрытой негативной позиции по отношению к отцу. Каждый аспект ситуации переноса был связан с отцом, и пациент понимал это, в то же самое время предоставляя обильный материал о реальных с ним отношениях. Правда, надо отметить, что весь этот материал подвергался цензуре и глубокие интерпретации пока не принимались, но анализ детства определенно начал развиваться. Теперь он не прибегал к выражению материала лишь для того, чтобы оградиться. В результате анализа характерной защиты росло понимание того, что его отношения с отцом были не такими, как это ему представлялось, и что они наносили вред его развитию.
Каждый раз, когда он подходил вплотную к фантазии об убийстве, его тревога усиливалась. Сновидения становились короче и реже, но яснее, а связь с аналитической ситуацией усиливалась. Материал, который прежде использовался как заграждение, больше не появлялся. Все было тесно связано с комплексом отца: возникали фантазии о том, чтобы быть женщиной, имело место желание инцеста. Следующие шесть недель сопровождались появлением несомненно кастрационных видений. Это происходило без каких бы то ни было интерпретаций или намеков с моей стороны:
1. Я лежу на своей кровати, вдруг кричу и вижу, что мой школьный директор сидит на мне верхом. Я борюсь с ним и подминаю его под себя, но одна его рука остается свободной, и он хватает меня за пенис.
2. Мой старший брат влезает в нашу комнату через окно. Он говорит кому-то, чтобы ему принесли меч, поскольку он хочет убить меня, но я опережаю его и убиваю первым.
Здесь видно, что основной конфликт с отцом проявляется яснее и яснее без особых усилий с моей стороны, только как результат точного анализа сопротивления.
На этом этапе возникли повторные блоки и определенные проявления недоверия анализу. Теперь сопротивление было связано с вопросом оплаты: пациент не верил в мою честность. Сомнения и недоверие возникали, как только он приближался к своему чувству ненависти по отношению к отцу, к кастрационному комплексу и фантазии об убийстве. Надо заметить, что сопротивление временами маскировалось под фемининную капитуляцию, но теперь было нетрудно заглянуть под эту маску.
После пятинедельного перерыва анализ возобновился. Пациент, который никуда не уезжал на время отпуска, жил все это время вдвоем с приятелем, поскольку родители были в отъезде, а он боялся оставаться один. Его тревожные состояния не исчезли, напротив, после того, как он перестал посещать меня, они стали еще интенсивнее. В связи с этим он сказал мне, что в детстве всегда боялся, если мать куда-то уезжала, что ему всегда хотелось ее удержать и что он злился на отца, если тот вел мать на концерт или в театр.
Постепенно прояснилось, что помимо отрицательного отцовского переноса у моего пациента была сильная тенденция к материнскому переносу. Эта тенденция присутствовала с самого начала вместе с реактивной пассивно-фемининной позицией. За время перерыва пациент почувствовал, что со мной ему очень безопасно. Он ощутил, что со мной чувствует себя защищенным, как с матерью. Но для нежного материнского переноса были еще помехи, и анализировать этот перенос было слишком рано. Реактивно-фемининный отцовский перенос после перерыва остался таким же сильным, как прежде. Мой пациент снова говорил смиренно и покорно, так же, как и в начале анализа, и снова — о своих отношениях с матерью.
47 
