Особенно,... 
112 
Действительно, в те времена престиж военной службы необыкновенно возрос. Молодые люди, вдохновленные примером Бонапарта и его сподвижников, в непостижимо короткий срок прошедших путь от лейтенантов до генералов, охотно записывались в армию. Служба открывала доступ к вершинам для любого человека – от крестьянина до обедневшего аристократа. И Бернар всерьез подумывал о том, чтобы отдать Ролана в военную школу.
– Но война – это зло, потому что она сеет смерть, – горячо возражала Элиана. – Человек не имеет права уничтожать то, что создано Богом.
Она очень обостренно воспринимала происходящее; возможно, в этом было повинно ее тогдашнее состояние, вызванное вполне естественными последствиями их бурного медового месяца. В ту весну Элиана ждала третьего ребенка, который должен был родиться осенью 1801 года. Бернар уверял, что к тому времени или даже гораздо раньше вернется домой.
– Если же что-то случится, – сказал он, – ты будешь получать от государства пожизненную пенсию на себя и на детей.
– Но ты нужен мне живой, только живой! Очень нужен! – воскликнула Элиана. – Я не хочу, чтобы моя судьба была возложена на пресловутый алтарь отечества! Я желаю жить только ради любви!
Бернар ласково улыбнулся в ответ.
– Благослови тебя Бог за эти слова, дорогая!
И в самом деле, он вернулся летом, после выдающейся победы французских войск над австрийскими при Маренго.
Элиана вспоминала грохот пушек, салютом возвестивших о триумфе, военную музыку, иллюминацию и ликующие толпы народа в Тюильри. Это был всеобщий праздник.
Французов в Италии встречали как освободителей от австрийского господства, и слава Бонапарта шагнула далеко за пределы страны.
Потом был объявлен мир, а когда зазвучали колокола Нотр-Дама, молчавшие более десяти лет, все сочли это счастливым предзнаменованием. То был глас воскресшего прошлого, вещавший о будущих переменах, и люди, слыша его, улыбались. Некоторые плакали.
Вскоре в жизни Элианы произошло радостное событие: она родила сына, названного Андре – в честь отца Бернара. А через пару месяцев, проходя по бульвару Сен-Жермен, молодая женщина услышала, как кто-то окликает ее, и, оглянувшись, узнала Дезире. Обе вскрикнули, обнялись, а после не могли наговориться обо всем, что произошло в жизни каждой из них за эти годы. У Дезире и Эмиля к тому времени тоже было трое детей, все мальчики. Эмиль по-прежнему работал в оружейной мастерской, и жили они теперь в собственном маленьком доме.
– Я мало что понимаю в политике, – сказал он Элиане при встрече, – и честно признаться, мне все равно, кто у власти, я особенно не вникаю. Просто если я вижу, что хлеб дешевеет, строятся дороги, открываются новые школы, улицы становятся безопасными, то прихожу к выводу, что это хорошее правительство. Единственное, что меня беспокоит, – оружие. Сейчас его делается во много раз больше, чем в предыдущие годы.
– А у нас, как на грех, одни сыновья! – сокрушалась Дезире. – Остается надеяться, что к тому времени, как мои мальчишки подрастут, все войны закончатся.
И тем не менее, несмотря на все тревоги, жизнь продолжала улучшаться – медленно, но верно Франция вставала с колен, поднималась из пепла и разрухи. Земля была полностью передана в собственность крестьян, одновременно правительство предоставило им большие льготы, и сельское хозяйство начало возрождаться. Властям удалось привлечь внимание крупных финансистов к проблемам промышленности – кредиты пошли на закупку нового оборудования, на развитие ведущих производств – мануфактурного, горнодобывающего, металлургического. Мудрая налоговая политика (налоги с доходов были сокращены, тогда как косвенные, напротив, увеличились) сочеталась с жестким контролем за каждым франком.
И результаты не замедлили сказаться: вскоре восхищенные взоры европейцев обратились к Парижу, вновь ставшему центром моды и прогресса. Французы более не испытывали стыда за свою нацию, они испытывали гордость.
Это было тем более удивительно, что создавал новые потрясающие проекты и руководил ими человек, не имеющий экономического образования и какого-либо опыта в подобных делах. Так сама жизнь подтверждала непреложную истину: никакая выучка не заменит человеку того, что ему даровано свыше.
Радуясь вместе со всем народом, Элиана в то же время с грустью вспоминала тех, кто сгорел в беспощадном пламени революции: своих родителей, знакомых… Она верила в то, что там, где они сейчас находятся, нет ни разочарований, ни боли, но есть ли там счастье? Настоящее человеческое счастье, какое порою дарит людям многострадальный, грешный земной мир?
112 
