117 
Если бы рядом, сидел враг, не было бы лучше момента, чтобы схватить его за горло и уничтожить, как не было удобнее мгновения, чтобы навек привязать к себе друга.
Стояла тишина.
— Агнес, — произнес Джек, дождавшись, когда она подняла голову, — я люблю тебя, очень люблю, но странного тут ничего нет. Это неудивительно, если не думать о том, как я вообще осмеливаюсь любить тебя. Словом, со мной все ясно, но ты… ты-то почему до сих пор любишь меня? Зачем тебе это, зачем?
Она сжалась, защищаясь от страстного шепота, внезапно пронзившего душу. Потерянно поглядела на Джека и подавленно проговорила:
— Не знаю…
Прошло мгновение, по значимости равное веку. Агнесса встала, шумно отодвинув стул, дошла до двери — Джек оставался на месте.
— Я выйду в коридор.
Ему показалось: ее глаза заискрились зеленью. В этот момент свеча навсегда погасла.
Орвил вернулся и сразу понял, что Агнессы нет дома. Он всегда каким-то образом это чувствовал. Их дом был уютным, но без Агнессы, даже когда она отсутствовала недолго, в нем словно не хватало чего-то, он как будто становился пустым и холодным. Орвил миновал холл, в непонятном волнении вздрагивая от стука собственного сердца и шагов; поднялся наверх. В гостиной ветер, влетевший в приоткрытое окно, шевелил занавески; свет не горел, время, похоже, остановилось.
На всем был поставлен крест — Орвил увидел это, как иногда в самые страшные моменты человек видит невидимое: разрушение внутренних стен, исчезновение опор; его «дом в душе», хозяйкой которого являлась Агнесса, опустел, и не в сию минуту. Раньше. И это надвигалось давно.
Орвил глубоко вздохнул. Он взглянул на часы: четверть десятого. Где может быть Агнесса в такое время? Правда, он сказал, Что вернется еще позднее… Он так сказал — потому ее и нет. Или что-то случилось?
Кто-нибудь должен был ему объяснить, что происходит. Орвил приоткрыл дверь в комнату Джессики.
Здесь все было иначе: живое тепло и уют. Джессика лежала на пушистом ковре и увлеченно читала книжку.
— Джесс! — позвал Орвил, и она обернулась.
Он стоял в одежде, забрызганной каплями дождя, держась за дверную ручку; его смуглое лицо горело, а темные глаза, напротив, были холодными, они блестели стальным блеском, таким, как глаза отца на портрете.
— Папа! Ты только что приехал? А мама где?
— Я бы тоже хотел знать. Она не сказала тебе?
— Нет… То есть сказала, но у меня в гостях была Алисой, мы играли, и я не поняла, куда поехала мама.
Джессика не принадлежала к числу детей, которые с легкостью могут солгать, и Орвил понял, что она ничего не знает.
— Давно это было?
— Да. Папа, что-то случилось?
Черты лица Орвила постепенно окаменели, налитые тяжестью внутреннего груза. Он не сразу ответил.
— Нет, ничего, не волнуйся. Уже пора спать, не читай в темноте, хорошо?
— Я сейчас лягу.
Орвил закрыл дверь. Он все так же, не раздеваясь, прошел в свой кабинет, неизвестно зачем, потому что ничего он там не забыл, сел в кресло и задумался.
Он очнулся от шороха — перед ним стояла Рейчел, возникшая словно из-под земли в самый нужный момент. Орвил вздрогнул — в гостиной часы пробили десять.
— Рейчел, — сказал он, — вы-то наверняка что-нибудь знаете.
Она покачала головой.
— Джессика пришла ко мне…
— А, вот что!.. И все-таки, я думаю, вы должны догадываться.
Рейчел невесело улыбнулась. Она подошла ближе и положила ладонь на стол. Орвил кивнул, предлагая сесть, но женщина продолжала стоять, глядя на него так, как глядела, наверное, когда он еще был тринадцатилетним мальчиком.
— Что значат догадки неграмотной служанки, мистер Лемб?
— Для меня — очень много. Вы справедливая, Рейчел, вы не станете обвинять человека напрасно.
— А! — заметила Рейчел. — Значит, вам передали. Да, сознаюсь, подозревала кое-что и кое о чем даже говорила, но это всего лишь догадки, не более…
— В последнее время я нечасто ее вспоминал. — Он кивнул на портрет сестры, — напрасно. Думаю, в чем-то она была права.
Потом поднялся с места.
— Где Джеральд? С Френсин?
— Да. Кстати, спросите Френсин: может, ее слова будут вернее моих предположений.
— Она что-нибудь знает?
— Возможно.
— Позовите ее, Рейчел. И успокойте Джессику, я уверен: Агнесса вернется.
Пока Рейчел отсутствовала, он опять думал; думал о том, что в жизни каждого человека есть, безусловно, то, что называется смыслом, то, что принуждает и помогает двигаться вперед, ради чего стоит жить. Да, многие живут очень просто: едят, пьют, спят, но все желают добиться чего-то, у каждого — великая ли, малая, — своя цель. А он, Орвил Лемб, зачем он жил и живет, зачем работает, для кого все это, для чего? Раньше он хотел что-то доказать отцу и доказал, потом добивался успеха в делах, процветания своего предприятия и добился, после у него появилась Агнесса, потом сын… Нет, он не имел великой цели, не рвался к небесам, он просто стремился к тому, чтобы его близким было хорошо, он трудился в надежде, что когда-нибудь его дело продолжит сын. А в духовной жизни… Центром ее, конечно, была Агнесса. Орвил никогда бы не подумал, что женщина сможет столько значить для него, раньше он не очень-то ими интересовался. Разумеется, он не совершил в своей жизни ничего необыкновенного, как, в общем-то, ничего дурного, и — Господи, какими же особыми достоинствами должен обладать человек, которого Агнесса предпочла ему, Орвилу Лембу! Конечно, он необычный, талантливый, может быть, даже великий!
117 
