Особенно,... 
25 
Оставалось идти пешком, глядя на мерно покачивающихся верблюдов и странных, облаченных в лохмотья людей с неопрятными бородами, которые сопровождали караван и охраняли товар. Бежать было некуда, обращаться за помощью – не к кому. Окружающие люди смотрели на девушку как на вещь. Теперешний хозяин ее судьбы ехал далеко впереди, пять подруг по несчастью брели рядом; они старательно кутались в покрывала и молчали. Была еще какая-то женщина средних лет, одетая в черное: она присматривала за девушками, подгоняла их, когда нужно, и следила, чтобы они не заводили между собой разговоров.
Пески раскалились, как печь. Девушка задыхалась. Вода в бурдюках и тыквенных флягах сделалась теплой, и Зюлейка никак не могла утолить жажду. Ее сердце сжималось от дурного предчувствия. Девушка не привыкла к непереносимому зною, в Багдаде было гораздо прохладнее. Казалось, здешнее солнце способно воспламенить кожу и волосы, шерсть животных и одежду людей.
Наконец сделали привал. Девушки сели на расстеленные кошмы. Женщина, которую звали Сайда, раздала им лепешки и фрукты. Зюлейка не могла есть и лишь пила воду. В какой-то миг она поймала на себе подозрительный взгляд Сайды и закашлялась, а потом принялась с деланным равнодушием разглядывать дюны, напоминающие то ли купола мечетей, то ли округлые девичьи груди.
Зюлейку не покидала внутренняя дрожь, как бывает, когда подкрадывается опасная болезнь, душу разрывало ощущение пустоты. Она понимала, что осталась совсем одна, если не считать ребенка, который незаметно жил и рос в ней.
На первый взгляд прощание с Касимом, Надией и их детьми далось легко, но теперь Зюлейка начала понимать, что смертельно скучает по дому. Как жить дальше, когда приходится полагаться лишь на себя? Сайда обмолвилась, что их ведут в Хиджаз, в величественный древний город под названием Медина, где когда-то жил пророк Мухаммед, но что с того? Там ее ждет рабство, унижение, позор.
Привал закончился, и Зюлейка снова брела, наблюдая за медленным шествием солнца по бесконечному небу, терпеливо ожидая, когда на землю ляжет печать вечера. Горячий ветер обжигал лицо, слепил глаза, на зубах скрипели твердые, как камушки, песчинки.
Вскоре жара начала спадать, на истомленные зноем пески внезапно опустилась ночь. Только-только перед глазами пылало огромное солнце, западная часть неба была окрашена в шафрановый цвет – и вдруг все погасло. Горизонт заслонил непроницаемый мрак.
Караванщики разложили приготовленный заранее саксаул и зажгли костры. Разбили шатры, и Зюлейка, наконец, смогла прилечь. Она мгновенно заснула, свернувшись калачиком на кошме, и не слышала, как Сайда приподняла полог, выбралась наружу и направилась к хозяину.
Шакур ибн Фейсал сидел на шелковых подушках и покуривал кальян.
– Что тебе? – с недовольным видом произнес он, когда женщина, проскользнула внутрь.
– Одна из девушек нездорова, – мрачно промолвила Сайда, глядя в пол.
– Что с ней?
– Ничего не ест, господин. Несколько раз ее тошнило. Она очень бледна и еле идет.
– Возможно, это от солнца?
– Возможно. А может, и нет.
– Которая?
– Та, что вы купили последней.
Шакур медленно выдохнул ароматный дым. Свел брови, сжал рот. Через его руки прошли многие, и он был готов к любым неожиданностям.
– Эта – самая красивая. Она стоит дороже остальных. Надо узнать, что у нее за недуг. Проверь. Осмотри с головы до ног, вплоть до потаенных мест. Потом придешь и доложишь.
Грубое прикосновение Сайды вырвало Зюлейку из глухой, глубокой темноты сна. Девушка села и испуганно заморгала.
– Иди за мной, – бесстрастно произнесла женщина.
Через четверть часа она приволокла Зюлейку в палатку хозяина и бесцеремонно толкнула на ковер.
– Я все выяснила! Эта дрянь сама во всем призналась, едва я взялась ее осматривать! Она беременна: товар безнадежно испорчен, мой господин!
Шакур разразился бранью.
– Будь проклят лавочник! Ловко меня надул! Продать негодный товар за тридцать дирхемов! Пусть коршуны выклюют его нечестивые глаза, пусть шакалы съедят его печень!
Значит, Касим получил за нее деньги. Теперь понятно, почему тетка так сильно злилась, когда она отказалась от предложения незнакомца! Зюлейка подняла пылающий взор. Свет масляного светильника дрожал в ее зрачках, по высокому лбу и нежным щекам скользили мягкие матовые тени.
– Дядя не виноват. Он ничего не знал.
– Но ты-то знала, тварь! Когда и от кого ты успела забеременеть?!
25 
