Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
131 
— Не кричи на меня, — растерянно буркнул тот, — я сам перепугался… Какие вы, биосистемы, нежные…
Подошла Изабелла с влажными глазами:
— Ты должна быть не королевой, а певицей! И будить в сердцах светлую грусть.
Дзинтара ничего не сказала, просто расцеловала Никки в обе щеки.
Никки, поражённая реакцией слушателей, категорически покачала головой:
— Я никогда больше не буду петь… не хочу дёргать души за ниточки бессознательного… Люди не должны плакать!
— Ты чертовски не права! — сказала Дзинтара.
— Может быть, — пожала плечами Никки, — но я чертовски твёрдо решила.
Динамики выплеснули вальс, и Феб умчал Дзинтару.
Зал, увидев стремительную красивую пару, расступился и оставил танцоров в летящем одиночестве. Они кружились, не отрывая друг от друга внимательных глаз.
Дзинтару и Феба связывали странные взаимоотношения. Юноша всё время подшучивал над принцессой, одновременно открыто демонстрируя свою влюблённость. Но эта демонстративность как раз и внушала сомнения.
Вот и сейчас, после окончания своего знаменитого вальса, Дзинтара и Феб отпустили друг друга и опустили соединяющие руки, но остались на максимально близком расстоянии партнёров по танцу.
Феб в упор рассматривал гордую Дзинтару и говорил негромко, но вполне различимо для заинтересованных окружающих.
— Что такое любовь? Как определить это самое сильное человеческое и божественное чувство? Вот я смотрю в карие глаза — ничего особенного в них нет…
Глаза Дзинтары вспыхнули огнём.
— Густые брови, крупноватый нос, слишком яркие щёки — всё, взятое по отдельности, никак не может привлечь внимание бога, художника и поэта…
Щёки Дзинтары ещё больше заалели, но она не произносила ни слова и тоже в упор рассматривала Феба, превосходящего её по росту всего на дюйм.
— …Как смогли эти обычные детали, собранные вместе, произвести такое неизгладимое впечатление на столь могучую личность, как я? Когда это земное лицо приближается к моему на расстояние… примерно пяти дюймов… почему моё божественное дыхание перехватывает, и возникает сильное притяжение неизвестной природы?
Дыхание Дзинтары тоже сбивалось, но она по-прежнему молчала и не сводила блестящих глаз с задумчиво рассуждающего Феба.
— Масса недостатков… Статус принцессы просто ужасен… Насколько фатальна эта смешная королевская гордость, впрочем, такая понятная и человеческая?
Опустив руки, они стояли, почти касаясь друг друга. Вокруг толпились смеющиеся друзья, но юноша и девушка были аутически отрешены от окружающего.
— Я краем глаза вижу её в коридоре, и этот ничтожный по мощности периферийный световой сигнал вызывает во мне эйфорический прилив предельной высоты. Почему? Что за глупая химическая реакция? Эта девушка улетает на уик-энд в свой замок, и мне — МНЕ! — занятому в миллионе космических дел и развлечений! — становится пусто и одиноко. Можно ли вывести формулу этого чувства и составить спасительное противоядие? Или ликующее замирание в груди, которое возникает при взгляде на это простое, но симпатичное лицо с умными глазами, и есть смысл забавной земной жизни?
Юноша замолчал, продолжая разглядывать Дзинтару.
— Лучшее объяснение в любви, какое я слышал! — крикнул кто-то, и все зааплодировали.
— Объяснение в любви? — сказал Феб, по-прежнему не сводя глаз с Дзинтары. — Чепуха! Это тезисы моего реферата по нейросайенс…
Принцесса Дзинтара с пылающим лицом, молча и не спеша, отступила на шаг от Феба, повернулась и ушла с дня рождения королевы Никки.
Профессор Лвин спал неспокойно и встал рано — купол неба ещё не светился. Ходил по комнате, долго умывался, фыркая и бормоча. Брился ещё дольше. Наконец дотянул до завтрака и спустился на первый этаж гостиницы, в которой он поселился после переезда в Шрёдингер. Отель был невелик и скромен — и это профессору нравилось. Как и уютный гостиничный ресторан.
В неярко освещённом зале никого не было по раннему времени. Профессор сел за любимый столик у окна, и тут же подошла Мэриэн — пухленькая улыбчивая девушка лет двадцати.
— Вы рано сегодня! — улыбнулась она профессору. — Уезжаете куда-то?
Она ловко разгрузила поднос на стол: кувшинчик с чёрным кофе и стакан апельсинового сока, тёплые плюшки, масло и клубничный джем, ломтик молодого козьего сыра и пластинку твёрдой испанской ветчины — всё как любит «герр профессор», как Мэриэн называла постояльца.
131 
