— Мэри, Мэри, — мягко проговорил он. — Знаешь, ты и вправду чокнутая.
— Да, я чокнутая, но это неважно. Я собираюсь сегодня ночью все выяснить.
— Что-что ты собираешься?
— Узнать, что произошло. Я просто хочу увидеть миссис Бердок. Если я поговорю с ней, мне станет немножко легче. А если я выясню, что зарыто в саду, мне станет намного легче.
— Может, они зарыли там сасквача.[6] Наверное, поэтому его так и не нашли тогда в горах Кламата.
— Марк, ты передо мной в долгу за плеер…
— Предположим. — Марк вздохнул, затем, смирившись, пробормотал: — Ладно, я твой должник. Но прими к сведению, что я не намерен разговаривать с этими девицами.
— Тебя никто и не просит с ними разговаривать. От тебя требуется кое-что другое.
Солнце садилось. Они шли той же дорогой, которой ходили сотни раз к холму Мэри-Линетт, но на сей раз Марк нес садовые ножницы, а Мэри-Линетт — свой фонарь, с которого сняла красный фильтр.
— Неужели ты и вправду думаешь, что они укокошили старушку?
— Нет, — честно ответила Мэри-Линетт. — Я только хочу, чтобы все встало на свои места.
— Чего-чего?
— Допустим, у тебя есть какое-то представление о том, как устроен мир, но все же порой ты думаешь: «Господи, а что, если на самом деле все не так?» Ну, например: «Что, если меня на самом деле усыновили и люди, которых я считаю своими родителями, мне вовсе не родители?» И если это вдруг окажется правдой, то все может измениться. На мгновение ты теряешь чувство реальности. Ну вот, именно так я и чувствую себя сейчас. И я хочу избавиться от этого чувства. Хочу, чтобы все было по-прежнему.
— Знаешь, в чем весь ужас? — сказал Марк. — Я, кажется, тебя понимаю.
Когда они добрались до фермы Бердок, уже совсем стемнело. Впереди, на востоке, виднелся Арктур. Казалось, звезда повисла прямо над фермой, мерцая слабым красным светом. Мэри-Линетт не стала возиться с шаткой калиткой. Она направилась к кустам черной смородины, возле которых забор из штакетника полностью повалился.
Дом миссис Бердок был похож на их собственный, но с пышной отделкой в викторианском стиле. Мэри-Линетт подумала, что все эти перила, фестоны и резные украшения придают ему причудливый вид, такой же эксцентричный, как и сама миссис Бердок. Она взглянула на окна второго этажа, за опущенной шторой промелькнула чья-то тень.
«Хорошо, — подумала Мэри-Линетт. — По крайней мере, там кто-то есть».
Они двинулись к дому по тропинке, заросшей травой. Марк вдруг попятился.
— Ты говорила, что я могу спрятаться.
— Ладно. Хорошо. Слушай, а почему бы тебе не взять эти ножницы и, как бы обходя вокруг…
— …взглянуть на могилку сасквача? Может, еще и раскопать? Ну уж нет!
— Что ж, ладно, — спокойно согласилась Мэри-Линетт. — Тогда спрячься где-нибудь здесь и молись, чтобы они тебя не заметили, когда подойдут к двери. А если заметят, можешь сказать, что пришел вернуть ножницы.
Заметив раздраженный взгляд брата, Мэри-Линетт поняла: один-ноль в ее пользу! Но когда Марк повернулся, чтобы уйти, она вдруг сказала:
— Марк, будь осторожен!
Он лишь отмахнулся от нее, не оборачиваясь.
Когда Марк скрылся из виду, Мэри-Линетт постучала в парадную дверь. Затем позвонила в колокольчик: звонка здесь не было, и, чтобы вызвать хозяев, нужно было дернуть за шнурок самого настоящего колокольчика. Она слышала, как звон колокольчика раздается внутри дома, но никто не открыл дверь. Тогда Мэри-Линетт постучала настойчивей и снова позвонила. Она надеялась, что дверь вот-вот откроется и на пороге появится сухонькая фигурка миссис Бердок, маленькой старушки в старом ситцевом платье с отливающими голубизной седыми волосами, и Мэри-Линетт услышит ее скрипучий голос. Но этого не случилось. Никто не появился.
Отбросив всякую вежливость, Мэри-Линетт стала одной рукой что есть силы стучать в дверь, а другой звонить. И вдруг ее охватил безотчетный страх. Настоящий страх. Ее картина мира и вправду рушилась. Миссис Бердок почти не выходила из дому и всегда откликалась на стук в дверь. К тому же Мэри-Линетт только что собственными глазами видела, что в доме кто-то есть.
Почему же никто не открывает дверь?
У Мэри-Линетт заколотилось сердце и засосало под ложечкой.
«Нужно поскорее убираться отсюда и звать шерифа Эйкерса. Это его дело — разбираться со всем, что здесь происходит». Но убедить в чем-то отца Тодда всегда было нелегко. Поэтому свой страх и растерянность Мэри-Линетт обратила на дверь, которая вдруг открылась. Кулак Мэри-Линетт застыл в воздухе, и на мгновение ее охватил страх перед неизвестным, почти паника…