— Теперь понимаешь? Сообразительным нашего Гэри Рэя Троттера не назовешь. Но украсть бульдозер — одно, а ограбить оснащенный сложной сигнализацией дом — другое. Правда, сигнализация была отключена, но, когда Гэри Рэй подбирался к их окну с монтировкой в руках, он об этом не знал.
Специально придираясь, Дункан сказал:
— За столько лет он мог усовершенствовать свои навыки.
— И что, поэтому мог явиться на дело, ничего не подготовив? Не захватив с собой воровские инструменты? Допустим, Гэри Рэй стал профессиональным вором-домушником. Сомнительно, но допустим. Таким, который умеет взламывать сложную сигнализацию, вырезать дырки в стекле, чтобы можно было просунуть внутрь руку и открыть окно, и прочее из этой серии.
— Этакий взломщик «по-голливудски», с полным набором технических заморочек.
— Именно, — сказала она. — И где же снаряжение Гэри Рэя? При нем была только монтировка.
— И девятимиллиметровый «ругер».
— Пусть. Но ничего, чем можно было бы взламывать замки и сейфы. Ничего, чем он мог бы открыть ящик стола.
— Ничего сложного в таких замках нет, их можно открыть малюсеньким ключиком. Дай мне пару секунд, и я их взломаю булавкой, — сказал Дункан.
— У Гэри Рэя и булавки-то не было. Кроме того, даже если ты самый тупой в мире грабитель, почему нельзя надеть перчатки, чтобы не оставить отпечатков?
Ничего из того, что она сказала, не было для Дункана открытием. Вернувшись домой на рассвете, он изо всех сил пытался заснуть. Но голова у него была занята размышлениями над рассказом Элизы Лэрд о том, как ей пришлось убить человека, и настойчивыми попытками судьи заставить их безоговорочно поверить этому рассказу.
Все несообразности, о которых говорила Диди, он уже обдумал. Даже до того, как Дункан узнал, каким бестолковым преступником был Гэри Рэй, грабеж показался ему плохо продуманным и безобразно исполненным. Он просто обязан был закончиться неудачей.
Тем не менее Дункан продолжал спорить:
— По-твоему, Гэри Рэй спланировал этот грабеж. В деле говорится, — он постучал пальцем по папке, — что он принимал наркотики. Он глупо начал жизнь, а потом загубил горстку хоть на что-то пригодных клеток серого вещества наркотическими препаратами. Представим, что ему срочно требуется доза, денег нет, и он видит дом, набитый всяким добром, которое можно быстро украсть и еще быстрее продать. Одного хрустального пресса для бумаг или серебряного подсвечника хватило бы, чтобы разок как следует покутить.
Какое-то время Диди поразмышляла над его словами, потом покачала головой:
— Может, я бы и согласилась с таким объяснением, если бы он вломился в магазин. Грабит отдел электроники или что-нибудь в этом духе. Даже если срабатывает сигнализация, он успевает обернуться за несколько секунд, прихватив товар. Но не в этом районе, — продолжала она. — И никак не пешком. Пока мы не нашли ни одной машины, имеющей к нему отношение. Я это первым делом проверила, когда пришла сегодня на работу. Что ему здесь было делать без машины, на которой он мог скрыться?
— Вчера ночью я тоже об этом подумал, — сдался Дункан. — И с тех пор это не дает мне покоя. На чем он добрался туда и как собирался бежать?
— А если он пришел пешком, откуда взялась монтировка? — спросила она. — Если вдуматься, это крайне неудобный инструмент для грабителя.
От повышенной влажности ее волосы вились сильнее обычного. Когда она снова покачала головой, они заколыхались в воздухе густой щеткой.
— Нет, Дункан, не сходится.
— А ты что думаешь?
Она оперлась руками о стол и наклонилась к нему:
— Я думаю, прекрасноликая миссис Лэрд водит нас за нос.
Проклятье, он думал то же самое.
Он не хотел так думать. Все утро он твердил себе, что Элиза Лэрд невинна, как младенец, за всю жизнь не сказала ни слова лжи, ни разу не скрыла правды.
Однако его нюх детектива говорил ему обратное. Его профессионализм говорил ему обратное. Пятнадцать лет работы в полиции подсказывали: что-то не сходится, пышногрудая судейша намеренно умолчала о чем-то или, что еще хуже, выдумала все от начала до конца.
Наверняка Диди сомневалась в ее правдивости, а ведь его напарница даже не знала о его короткой беседе с Элизой.
Он велел себе не выискивать скрытого смысла, ведь этот разговор к делу не относится, и лучше его забыть. И все же, в попытках увязать в единое целое противоречащие детали Убийства, его мысли часто обращались к коротенькому вопросу, прозвучавшему так двусмысленно: «Разве?»