Он посмотрел наверх. Зря. Глаза ослепили прожекторы наверху опоры, освещавшие мост сверху. Он заорал в ответ, в направлении, откуда слышал Жерара:
— Здесь внизу что-то есть.
— С ума сошел?
Это Диди. Чуть не бьется в истерике.
— Наверное, — прошептал он.
— Лезь обратно!
Он не ответил и продолжил спуск. Повезло ему, что, одеваясь в спешке, он надел кроссовки. Их резиновые подошвы держались на ступеньках лучше, чем это сделали бы обычные ботинки. Когда они с Диди приехали на место, он сразу же натянул резиновые перчатки. Сейчас руки под перчатками взмокли от пота, так сильно он нервничал. Он боялся взглянуть вниз на быстрое течение реки. От проплывшего танкера по ней шли бурные волны.
— Билл? — закричал он. — Ты знаешь, что это здесь за хреновина такая?
— Люлька?
— Наверное.
— Их всего три. По числу пролетов моста. Соединены с лестницами по бокам моста. Они перемещаются по внутренней части моста; с их помощью рабочие следят за ходовыми огнями. Ремонтируют, проверяют. И прочее.
— Значит, сюда могут попасть только рабочие?
— И чертовы идиоты! — донесся вопль Диди. Рабочие вряд ли бывают одеты в тонкую ткань, которая колышется от легкого ветерка.
Он рискнул посмотреть вниз и с облегчением увидел, что ему осталось всего три пролета. Их он преодолел относительно быстро и теперь стоял в люльке. Она была сработана на славу — великолепный образчик технического мастерства. Несмотря на это, Дункан радовался, что ему не придется доканчивать свой век ремонтным рабочим на мосту. Ему казалось, что до другой стороны моста километры пути. А за ней — только воздух. О пустоте под ногами он старался не думать.
Вместо этого он сосредоточился на том, что находилось в непосредственной близости. Прожекторы, освещавшие внутреннюю сторону моста, были огромными, как солнце, и столь же ослепляющими. Прямо на них лучше не смотреть. Он сел. Кусок ткани зацепился за винт, крепивший лестницу ко дну люльки.
Один край ткани был подшит. Другой — оборван. Было очевидно, что этот кусок оторвали: от юбки, которая была на Элизе вчера вечером.
Он аккуратно снял ткань с болта, за который она зацепилась, и положил в коричневый пакет для улик. Медленно встал и положил пакет в карман.
Сверху его засыпали вопросами. Теперь оставшимся на мосту не было видно Дункана, и они тревожились за его безопасность. Они хотели знать, все ли с ним в порядке. Они умоляли его соблюдать осторожность. Уорли спрашивал, что он нашел.
Не обращая внимания на крики и забыв о том, что боится высоты, он посмотрел вниз, на реку. В этом месте она была больше сорока футов глубиной. Он посмотрел на медленно плывущий танкер, целый плавучий город, который проходил сейчас мимо ресторанов и баров на Ривер-стрит. С другого борта тянулись доки Уэстин-Рисот.
Горло у него сжалось. Он понял, что может означать потерянная Элизой босоножка и этот клок ее юбки.
Скорее всего, уйти живой с этого чертова моста ей не удалось.
Глава 18
Судья Лэрд мерил шагами небольшой офис отдела особых преступлений, вполголоса убеждая себя, что его жена жива. На уродливом коричневом ковре была заметна протоптанная им дорожка. Время от времени он возмущался тем, как вопиюще медленно и бестолково ведется расследование.
Он требовал немедленного ответа на вопросы, на которые ответа ни у кого не было. И не желал слушать честное: «Мы не знаем, но делаем все, чтобы узнать».
К несчастью, заботиться о нем поручили Диди.
Огородив большой участок моста, включавший в себя лестницу и люльку, Диди вместе с Биллом Жераром и судьей вернулась в полицию. Дункан с Уорли остались руководить расследованием, к которому должны были подключиться другие органы охраны правопорядка.
Диди пыталась возразить, что роль сиделки ей никогда не подходила, но капитан Жерар отдал приказ и не был намерен его обсуждать.
Не будь судья таким скотиной, она бы даже пожалела его. Он редко обращался к ней с вопросами. Игнорировал ее замечания и предложения. Он терпел ее, но и это только потому, что другого выхода не было.
Такие вот Като Лэрды, старые добрые ребята, которых узнаешь в любом костюме, пусть он даже пошит на заказ, развили комплекс, заложенный в Диди ее родителями, особенно отцом. Высокомерие судьи превратило ее в посредственность, свело на нет ее заслуги. В его присутствии она чувствовала себя так же, как с отцом, — вроде звездочки из фольги, которая пытается заменить собой золото высшей пробы, которым был ее старший брат.