Утро только укрепило ее подозрение.
— Представляешь, — сказала ей Ева, — я слышала, как Элмер ворковал с твоей мачехой.
— Ерунда! — резко возразила Глэдис, хотя уже знала, что подруга права.
— Можешь не верить, но окно было открыто, и я все слышала, — обиженно отозвалась Ева. — Я ничего не видела, да это было и не нужно.
Она с жалостью посмотрела на Глэдис и больше не заговаривала на эту тему.
Глэдис же перестала видеться с Элмером. Иногда казалось, что его это обижает. Но он и раньше не мог уделять ей много времени, а теперь был все время в разъездах. Компания все расширялась и расширялась. Маленькая строительная фирма, основанная ее дедом, превратилась в крупную международную корпорацию, занимавшуюся всем — от возведения аэропортов до производства компьютеров. Элмер и раньше находился в самой гуще событий, а теперь у него в руках были все бразды правления, и можно было не сомневаться, что он их уже не выпустит.
Когда он смотрел на нее, она отводила глаза. Когда старался приблизиться, она всегда находила повод, чтобы отойти. Это причиняло ей боль, но не такую, как предательство. Она всячески старалась избегать его и даже стала членом нескольких клубов. Ничего интересного там не было, но следовало как-то оправдывать свое отсутствие в доме.
Прошел год. Глэдис поступила в художественную школу и уехала в Бостон, совершенно отделившись от семьи. Но однажды, когда ей уже исполнилось девятнадцать, Элмер приехал в ее новую квартиру. Явился без предупреждения, и пришлось впустить нежданного гостя, хотя выражение его лица не предвещало ничего хорошего.
— Вот, значит, как ты теперь живешь, — сказал он, осматривая квартиру, в которой царил полный беспорядок. — Днем коротаешь время в школе, а по вечерам возвращаешься сюда. Тяжело, наверное, жить в таком хлеву?
— Я только что въехала и еще не успела расставить вещи, — попыталась оправдаться Глэдис.
Она совершенно растерялась и никак не могла найти верный тон.
— Ты умная девочка, — усмехнулся Элмер, — но никогда не проявляла задатков настоящего художника. Удивительно, как тебя все-таки приняли.
— Я неплохо рисую.
— Многие рисуют лучше, но не могут себя прокормить. Гораздо разумнее, по-моему, было бы поступить в университет.
— Это не твое дело.
— Конечно. Но раньше ты позволяла мне вмешиваться не в свои дела и слушала мои советы. Что случилось, Глэдис? Почему такая перемена? Почему я вдруг стал тебе неприятен?
— Мне уже девятнадцать. Я выросла.
— Правда? А мне казалось, что в тринадцать ты была взрослее. Во всяком случае, не такой взбалмошной и неблагодарной.
— Просто теперь я знаю, что ты за человек. Меня так легко уже не провести.
— Ну, и что же я за человек? — спросил он, больно схватив ее за руку и холодно глядя в глаза. — Что я сделал такого, что ты не хочешь меня видеть?
Язык отказывался повиноваться. Зачем она дала понять, что знает о его связи с мачехой? Теперь последняя связывающая их ниточка может оборваться.
— Просто ты мне больше не нравишься, — пробормотала она и ужаснулась. Серые глаза, прежде такие добрые и неясные, стали похожи на холодный сверкающий лед. Он смотрел на нее пустым взглядом, в котором словно погас огонек. Казалось, скажи она еще хоть слово, он убьет ее без всяких колебаний.
Но Элмер отпустил Глэдис, подошел к окну без занавесок и замер, глядя на улицу в глубокой задумчивости.
— Возможно, ты действительно выросла и изменилась, — произнес он наконец. — Маленьким девочкам нравятся все, кто добр к ним. Глупо было ожидать, что твои чувства могут стать серьезными. Значит, ты достигла возраста, когда хорошо разбираются в людях? И надеюсь, научилась выбирать себе друзей.
Он пошел к двери, но Глэдис не могла так просто отпустить его после всего, что было сказано.
— Почему? — воскликнула она со слезами в голосе. — Почему ты стал таким?
— Каким? Насколько я понимаю, осужденному не сообщат, какое преступление он совершил. Ты выросла, и я тебе больше не нравлюсь. Что ж, это твое дело. Но я-то чем виноват?
Элмер ушел, а Глэдис тогда долго не могла успокоиться, не могла заставить себя ничем заняться. Она прекрасно понимала, что должна выбросить Элмера из головы и взяться за дело, но отчаяние было слишком велико.
По сути, она стала соучастницей преступления. Молчать было нельзя, но как все рассказать отцу?
Глэдис выключила телевизор и долго смотрела на погасший экран. Она устала. Так устала от мучительных мыслей… Каждый раз при встрече с отцом вновь остро осознавала, что трое людей живут во лжи, что отец ежедневно, ничего не подозревая, подвергается унижению. Но не могла помочь ему, не причинив вреда, не ранив единственного человека, которого по-настоящему любила.