Особенно,... 
135 
Перед ним стоял его бывший капрал Теппо Ориккайнен.
— Ты?.. Это ты, сатана перкеле!
— Да, я, — ответил капрал.
Суттинен пошатнулся и закричал яростно, выдавая свой страх:
— Замолчи!.. Уведите их, расстреляйте… И его… в первую очередь — его, вот этого рыжего!..
* * *
Три залпа рванули ночную тишину за околицей. Сутги-нен доедал в комнате учительницы мороженую клюкву. «Ха-ха, — облегченно засмеялся он, — пошел капрал на тот свет, завилял хвостиком…»
— Эй, Вяйне, — позвал он денщика, — твой господин хочет спать!
Да, теперь он может заснуть. Суттинен следил за руками солдата, взбивавшего плоский старушечий матрас, и думал:
«На „Вяррио“ отец наберет вернувшихся из плена… А завтра пошлю гонца в Куусиниеми… у нас еще не кончены счеты с русскими. Плевать я хотел на пункт второй мирного договора!.. Если двурушничает сам генштаб, то что же остается делать мне, солдату?..»
— О-о-о, я знаю, что мне делать, — сказал он, — проклятым рюссам еще придется схватиться с нами… Спать, спать, — повторил он и свалился в постель, не раздеваясь, предоставив денщику стянуть с его ног узкие сапоги.
Когда солдат ушел, стало тихо. Было слышно даже, как шумят на ветру кусты за окном, плещется вода в озере.
— Спать, спать, — пробормотал лейтенант, но сон не приходил. Снова начинало болеть плечо. В холодных сенях, за дверью, ворочалась на охапке сена старуха учительница.
Неожиданно она глухо вскрикнула, и вслед за этим кто-то стал царапаться в дверь. Суттинен, онемев от страха, боялся пошевелиться. Пот выступил у него на лбу, холодя кожу, когда он увидел, что дверь, тихо скрипнув, начинает открываться.
Но того, кто ее открывал, не было видно.
Суттинен протянул руку к маузеру и поднял голову: на пороге лежал человек.
— Кто здесь? — хотел крикнуть шюцкоровец, но вместо крика с его трясущихся губ сорвался лишь слабый шепот.
— Это я, — ответили также шепотом, и послышалось тяжелое дыхание.
— Кто ты?
— Это я, капрал Теппо Ориккайнен.
— Ты?..
Суттинен рывком сел на постели, прижался затылком к стене.
— Так, значит… так, значит, ты… Ты жив?.. Тебя не могли расстрелять?..
— Нет, Суттинен, в меня стреляли три раза, но я не могу… я не могу умереть… И я не умру!..
Голова капрала упала на пол. Медленно, с громадным усилием он поднял ее и сказал:
— Я не могу умереть, пока… пока не… И вот я приполз, Суттинен, чтобы сказать тебе… я приполз — сказать: ты — собака, Суттинен!.. И таких собак, как ты, много в моей Суоми… Но запомни, Суттинен… придет час… и… в моей Суоми… да, в моей… не станет таких собак!..
Голова капрала снова глухо стукнулась об пол. Лейтенант вспомнил о пистолете, который держал в ладони, и спрыгнул с постели. Но, приставив дуло маузера к широкому затылку предводителя лясккикаппина, он понял, что стрелять уже не надо…
Капрал Теппо Ориккайнен был мертв…
Даешь Печенгу!
После ударов войск Карельского фронта на Ухтинском, Кандалакшском и Кестеньгском направлениях и освобождения от врага Выборга, Кондопоги и Петрозаводска;
после того как был восстановлен северный участок государственной границы СССР на протяжении 1500 километров и Кировская железная дорога, освобожденная от врага по всей длине, снова соединила Заполярье с центром страны;
после того как Финляндия, ввергнутая в войну реакционной поджигательской кликой Таннера, Рюти и Маннергейма, признала себя побежденной и сложила оружие;
после мирных переговоров в Москве, которые еще раз продемонстрировали цели благородной и гуманной политики Советского правительства по отношению к малым странам и принесли исстрадавшемуся финскому народу долгожданный мир;
и, наконец, после того как был решен затянувшийся на целое столетие вопрос о границе России на Крайнем Севере и русскому народу снова возвращались искони русские земли древней области Печенги, —
наступление в Заполярье стало делом ближайшего будущего…
Никто не знал, когда пробьет час для удара по горно-егерской армии Дитма, но десантные отряды, печатая шаг, уже распевали:
Ай, Муста-Тунтури,
С тебя видно море.
Только, егерь, не дури,
Сидя за горою.
Предстоит переплыть
Нам Титовку-реченьку,
Берегись, гренадер,
Дае-ешь Пе-еченгу!..
Близость наступления чувствовалась во всем: в постоянно прибывавших на вокзал воинских эшелонах, в гуле неба, которое пересекали летевшие на запад эскадрильи бомбардировщиков, в необычайном оживлении рейда и гаваней, а однажды по улицам Мурманска проползли даже грохочущие громадины танков. Казалось, что все только и живут подготовкой к наступлению.
135 
