Особенно,... 
100 
Смертная женщина весело улыбнулась:
– Он видит во сне тебя.
– Меня?
– Каждую ночь ему является один и тот же образ. Твой. Он пришел сюда для того, чтобы избавиться от этой одержимости или получить совет, где искать тебя… так он говорит. – Мелитта тихо рассмеялась и поправила фитиль в светильнике. – Я велела ему идти в храм Афродиты Урании, в твой храм, но он упорно возвращается сюда, утверждая, что ищет не любви, а служения. Поэтому мне пришлось позвать его богиню сюда.
Жрица снова рассмеялась, но Фелиция, продолжавшая вглядываться в лицо человека, не находила ничего забавного в его одержимости.
– Быть может, когда-то ты пила его кровь, мормоликая, – весело предположила асклепиатида, – и он не смог забыть тебя.
– Я никогда прежде не видела этого юношу, – задумчиво ответила та, садясь на край ложа. – Разбуди его.
– Как скажешь, – ответила Мелитта и легко коснулась лба спящего. – Себастий, проснись, здесь твоя богиня.
Человек нахмурился, пошевелился и поднял веки. Сначала его голубые глаза были рассеянными и мутными, затем смертный вдруг резко приподнялся и сел, впиваясь взглядом в Фелицию. Вопреки ожиданиям асклепиатиды, его лицо не осветилось ни любовью, ни желанием, ни восторгом. Юноша оставался так же сумрачен, как и во время сновидения.
– Я сказал неправду, Мелитта, – произнес он хриплым после внезапного пробуждения голосом. – Не весь свой сон.
– И что же ты утаил? – озадаченно спросила та.
– Мне нужно говорить с ней, – ответил Себастий, продолжая пристально смотреть на Фелицию.
Жрица пожала плечами, но не стала спорить. Молча поднялась и вышла, оставив мормоликаю наедине со смертным.
– Я видел спираль, – голосом, лишенным всякого выражения, произнес человек, – бесконечные кольца дыма, а среди них твое лицо. – Он замолчал, и его взгляд снова стал пустым. – Ты одинока. Тебе нужна защита.
– Я не одинока, – отозвалась Фелиция. Ей показалось, будто ее обдул ледяной ветер. Предчувствие чего-то тревожного пробежало по спине под хитоном ледяным ознобом. – И я могу себя защитить.
Себастий покачал светловолосой кудрявой головой, взгляд его оставался сосредоточенным, словно он пытался как можно точнее вспомнить что-то.
– Ты не можешь защитить себя от того, что у тебя внутри… в душе. – Знакомые слова, произнесенные чужим голосом. Фелиция подалась вперед, жадно слушая.
– Ко мне приходил человек по имени Арейон, – продолжил юноша, не замечая ее волнения. – Он сказал, что однажды я начну видеть странные сны. Как только это случится, я должен идти в этот храм. Должен искать женщину… тебя. Чтобы служить… защищать ее.
Фелиция отвернулась, чтобы скрыть боль, отразившуюся, должно быть, в ее глазах. Она знала человека… вернее не человека по имени Арейон. Ее учитель, обладающий редким даром читать мысли людей и кровных братьев, погиб по воле гин-чи-най, и она осталась одна.
– Но я не знал, что ты будешь так прекрасна… – сказал он вдруг с широкой счастливой улыбкой…
Фелиция помолчала, глядя в его лицо, светящееся восторгом.
– Ты знаешь, кто я? – спросила она мягко.
– Знаю, – ответил он серьезно. – Мормоликая. Одна из тех, кто очаровывает мужчин своей красотой и пьет их кровь.
– И ты готов служить мне?
– Да.
Фелиция положила руку ему на лоб, отведя мягкие кудрявые пряди, придвинулась ближе, заглядывая глубоко в расширившиеся зрачки. Себастий попытался обнять ее, но руки юноши бессильно упали на колени, когда даханаварская сила коснулась его сознания.
Мормоликае показалось, что она смотрит в глубокую пропасть, на дне которой мерцают отсветы чужой и такой близкой знакомой магии. Ей показалось, будто теплая ладонь коснулась ее щеки, прозвучал отголосок заклинания, произнесенного напевным голосом Арейона.
Он не просто нашел для нее смертного, который мог бы стать ее спасением от одиночества. Учитель начал проводить над ним ритуал, наполнивший сознание человека сложными яркими образами, и теперь она должна завершить его, если не хочет, чтобы Себастий погиб, уничтоженный силой, уже живущей в нем.
– Почему ты всегда думал, будто знаешь, чего я хочу? – прошептала она, обращаясь к погибшему учителю, и тут же поняла бессмысленность своего упрека.
Он никогда не ошибался, потому что знал все тайные мысли и желания ученицы. А она никогда не могла отказаться ни от одного из его подарков, и этот последний, прощальный, оказался самым дорогим.
100 
