– На первый взгляд вечер Храньи удался, – заметил Вазари, высматривая свободное место на стоянке.
– Да, нашлись любопытные, решившие взглянуть на неприступную территорию Миклоша изнутри, – ответила Паула.
– Но, признайся, идея Антониса объединиться с ними не лишена смысла, – сказал собрат, остановив машину между двумя массивными джипами и выключая мотор.
Фэри промолчала, зная, что бессмысленно пытаться объяснить ему постоянное ощущение тревоги, связанное с Золотыми Осами. И дело было не только в воспоминаниях о мучительных часах, проведенных в этом доме. «Может быть, мне передается умение Александра чувствовать будущее, – подумала она невесело. – А может быть, постоянные намеки, предостережения и прямые угрозы Словена окончательно испортили настроение».
Вриколакос, развалившийся на заднем сиденье, проворчал нечто нечленораздельное и фыркнул по-собачьи. Оборотень не соизволил переодеться, но, видимо, по его мнению, умение менять внешность в любую минуту должно было искупать пренебрежение к правилам маскарада.
Он недвусмысленно дал фэри понять, что считает визит в дом тхорнисхов глупостью. Но, верный обещанию охранять девушку, с большой неохотой отправился вместе с ней.
Костюм Паулы был очень прост – легкое струящееся платье, усыпанное алмазной пылью, тонкие, прозрачные крылышки на спине, живые цветы в волосах. Муза. Отражение собственной внутренней сути фэри, о которой говорил маэстро.
– Вот уж в чем нельзя обвинить Хранью, так это в отсутствии ума, – сказал Вазари, надевая черную бархатную полумаску, дополняющую его наряд великолепного испанского гранда.
– Неужели? – на миг забыв о своих мыслях, насмешливо спросила Паула.
– Бал-маскарад. Очень удобно, – с готовностью объяснил он. – Хранья ненавязчиво дает возможность обществу привыкнуть к себе. Сначала ты появляешься в ее доме в маске. А затем, оценив гостеприимство и доброжелательность нахттотерин, приходишь с открытым лицом.
– Мне нравится твой психотренинг, – усмехнулась фэри. – Продолжай. Хранья умна, очаровательна, тактична. В чем еще ты убедишь себя? Кроме элегантного хвоста, у скорпиона такой пылкий темперамент!
В ответ на ее насмешку Вазари лишь иронично улыбнулся и спросил:
– А где твоя маска?
– Всегда при мне. – Паула лучезарно улыбнулась и захлопала ресницами, принимая вид очаровательной беззаботной кокетки.
В ответ раздался тихий одобрительный смех собрата.
Фэри прикрыла лицо изящной белой венецианской полумаской и, выходя из машины, оглянулась на Словена:
– Ты идешь?
Вриколакос со странным выражением на лице рассматривал «Лунную крепость» и ответил не сразу:
– Нет. Не хочу, чтобы на меня пялились, словно на твою ручную собачку.
– Как же ты тогда собираешься охранять ее? – насмешливо осведомился Вазари.
– Я сенсор, – высокомерно заявил тот, сверкая глазами. – Если ей будет угрожать опасность – я почувствую.
В холле, наполненном светом, мелькали причудливые маски гостей. Но фэриартос почти не обращали внимания на их вычурные личины, стараясь почувствовать внутренние сущности. Нахтцеррет… вьесчи… несколько асиман и люди.
– Небогато, – почти не разжимая губ, произнес Вазари, имея в виду разнообразие прибывших на праздник. Его взгляд напряженно рыскал по сторонам, оценивая обстановку и окружающих.
– А что ты ожидал? – ослепительно улыбаясь негоцианту в костюме пирата, ответила девушка. – Это не дворец Даханавар…
– «Пир во время чумы»… – пробормотал спутник, глядя на фонтан, выплескивающий свежую кровь.
Возле него, в рясах, заляпанных красным, стояли трое асиман. Один из них обнимал за талию полуобнаженную смертную девушку с длинными волосами и что-то нашептывал ей на ухо. Та заливалась пьяным смехом и запрокидывала голову, открывая беззащитную белую шею. Двое других с вожделением уставились на Паулу.
Хранья изо всех сил старалась придать великосветский блеск своему празднеству, но, едва переступив порог, фэриартос почувствовали атмосферу, царящую в «Лунной крепости». И, по мнению Паулы, собрат дал абсолютно правильное определение царящему здесь разгулу.
В креслах неподалеку от лестницы сидела компания вьесчи в уродливых зеленоватых масках и живописных парчовых лохмотьях. Самый неприглядный из «лепреконов» держал на коленях еще одну из смертных девушек и сцеживал кровь из ее запястья в бокал. На лице жертвы застыло блаженно-расслабленное выражение.