– Проклятие! – воскликнул Дин.
– Что такое? – удивился Кертис.
– Значит, я думаю так же, как судья Кемп? Кертис пожал плечами:
– И вы оба можете оказаться правы.
Они молча обдумывали этот вариант, потом Дин нарушил молчание:
– Я все же так не думаю, Кертис. Валентино убедил меня. Либо неизвестный приятель Джейни настоящий знаток психологии и сумел выдать себя за истинного психа, либо он и есть псих.
– Скорее всего он псих, – сказал Кертис.
– Джейни назначила свидание этому парню. Они встретились в условленном месте, она заперла машину, включила сигнализацию и ушла вместе с ним.
– Вполне возможно, – согласился Кертис.
– И тогда это подтверждает рассказ Гэвина. Детектив задумчиво уставился на свой начищенный до блеска ботинок.
– Но и сам Гэвин мог увезти ее в своей машине, чтобы выяснить отношения наедине.
– И вместо объяснения Гэвин с ней что-то сделал, вы это хотите сказать?
Детектив посмотрел на Дина с таким видом, словно хотел сказать «возможно».
– Быстро переговорив с Джейни, Гэвин присоединился к своим друзьям. Он дал вам список имен и телефонов. Вы проверили их?
– Мы над этим работаем.
Уклончивый ответ Кертиса еще больше рассердил Дина.
– Вы полагаете, что мой сын мог изменить голос и выдать себя за Валентино? Неужели вы считаете, что я мог бы не узнать голос собственного ребенка?
– А захотели бы вы это сделать?
Дин мог бы легко стерпеть критику. Случалось, его анализ личности подозреваемого, свидетеля или попавшего в беду полицейского принимали в штыки, и тогда он становился непопулярным среди коллег. Это была отрицательная сторона его работы, и он с ней мирился.
Но впервые кто-то усомнился в его честности, и Дин вышел из себя:
– Вы обвиняете меня в том, что я чиню препятствия правосудию? Вы думаете, что я скрываю улики? Вы хотите получить образец волос Гэвина?
– Мне это может понадобиться позже.
– В любое время. Дайте мне знать, и вы все получите.
– Я не хотел вас обидеть, доктор, но вы не до конца откровенны со мной.
– Что вы имеете в виду?
– Я говорю о вас и Пэрис Гибсон. Вы многое недоговариваете.
– Потому что вас это не касается, черт побери.
– Еще как касается. – Кертис тоже рассердился. – Все началось именно с Пэрис Гибсон. – Он нагнулся к Дину и понизил голос, чтобы никто за пределами кабинета его не услышал. – Вы вдвоем представляли собой весьма динамичный дуэт, когда полиция Хьюстона пыталась освободить заложников. Вы оба не сходили со страниц газет и с экранов телевизоров.
– Тогда погибли люди.
– Да, я об этом слышал. Вам пришлось несладко. Вы даже взяли краткосрочный отпуск, чтобы прийти в себя. – Кертис вещал, а Дин молчал, кипя от ярости. – Вскоре после этого жених Пэрис, ваш лучший друг, о чем вы тоже позабыли упомянуть, становится инвалидом. Пэрис уходит с телевидения, чтобы посвятить себя заботе о нем, а вы…
– Я знаю эту историю. Откуда у вас информация?
– У меня есть друзья в управлении полиции Хьюстона, – ответил детектив, он явно не собирался извиняться.
– Зачем вам это? – спросил Дин, злясь и недоумевая.
– Потому что мне пришло в голову, что Валентино – это звонок из прошлого, – объяснил Кертис.
– Это не так.
– Вы уверены? Неверные женщины для Валентино – это как красная тряпка для быка. Вы полагаете, что такая привлекательная и живая женщина, как Пэрис Гибсон, хранила верность Джеку Доннеру все те семь лет, которые он прожил после аварии?
– Я не знаю. Я потерял контакт с ней и с Джеком после того, как они уехали из Хьюстона, – признался Дин.
– Совершенно? – недоверчиво поинтересовался Кертис.
– Пэрис так хотела.
– Я не понимаю. Вы должны были стать шафером на их свадьбе.
– От вашего источника в Хьюстоне не укрылась ни одна деталь, – усмехнулся Дин.
– Он не сообщил мне ничего такого, что нельзя было бы узнать из газет. Так почему Пэрис Гибсон попросила вас держаться от них с Джеком подальше?
– Она не просто попросила, она настаивала на этом. Пэрис сказала, что так захотел бы и сам Джек. Еще в колледже мы оба были спортсменами, и мы были приятелями. Он не захотел бы, чтобы я увидел его в таком беспомощном состоянии.
Кертис кивнул, словно ответ его устроил, но не вполне.
– И кое-что еще показалось мне странным, – продолжал он. – Эти солнечные очки.