44 
Алина вышла из номера, услышав резкий тон матери:
– Не смей принимать ее сторону, это портит твою дочь! (Она всегда во время ссор говорила мужу про Алину «твоя дочь», словно сама не имела никакого отношения к ней. Это Алину бесило!) Ей же слова нельзя сказать, хамит все время…
– Пройдет с возрастом.
Алина выбежала из одного сарая и забежала в другой, где имелся общий душ. Ее слегка стошнило в отделении перед душевой комнатой, до того здесь было противно. К счастью, Алина захватила с собой вьетнамки, иначе она ни за что не стала бы тут мыться. Но помыться полностью ей не удалось – горячей воды не было, зато за «сервис» они берут такие деньги! Девушка облилась холодной водой, натянула халат, голову замотала полотенцем, выбежала на улицу. Вокруг – никого. Она села на скамейку и достала сигаретки. Оглядываясь по сторонам, чтобы ее не засекли родители, закурила, отчего ее снова затошнило. Понюхав полотенце и халат на плече – они, к счастью, не воняли табаком, – Алина подскочила и побежала в двухэтажный домик. Нет, снаружи эти два сарая смотрелись нормально, а вот внутри – жуть!
Лампочка на лестнице, видно, перегорела, в потемках Алина поднялась на второй этаж, где ее удивила открытая дверь в номере. Она вошла. Первая комната была темной, из второй шел слабый свет. Алина услышала странную возню.
– Папа! – позвала она. Возня прекратилась, но что-то было не так, по ощущениям – не так. – Па!
Внезапно ее кто-то схватил со спины, под грудью, поволок, бросил на кровать. Алина ничего не понимала, все происходило очень стремительно, но, когда на нее улеглось какое-то вонявшее лошадиным потом существо, когда она увидела прямо перед своими глазами незнакомую омерзительную рожу, она поняла все и закричала:
– Мама!
Несмотря на все ссоры, на пике опасности зовут все-таки маму, но вместо ее появления на Алину обрушился удар, а следом за ним все исчезло…
Очнулась она на рассвете от болей в паху. Долго вспоминала – откуда взялась кровь, так и не вспомнив, двинулась в комнату родителей, увидев слабый свет. И там ее начало трясти все сильнее и сильнее. Алина ходила вокруг окровавленных тел своих родителей и шептала:
– Вот откуда кровь… Надо что-то делать… куда-то бежать… и сказать… А кому? Надо подумать…
В таком состоянии ее и нашли. Отвезли в больницу районного центра. Позже к ней пришло осмысление произошедшего, а с ним вместе – глубокая депрессия. Но однажды приехал муж сестры, и Алина заговорила, потому что он был ее спасением в этом кошмаре. Гриша забрал ее из больницы, посадил в машину и полдороги нервически уговаривал Алину:
– Ничего, ничего, все уже прошло. Тебя подлечат, и будет…
– Где мама с папой? – впервые за несколько дней спросила Алина.
– Ничего, ничего… – долдонил он. – Мама с папой? А, они… мы позже об этом поговорим.
А за городком, похожим на деревню, их ждала другая машина. Гриша остановился, обошел свой автомобиль и открыл дверцу:
– Алина, выходи. Это врачи нас ждут. Ты поедешь с ними в клинику, а я должен отвезти в больницу твоих родителей.
– Они живы?!
– Живы, но без сознания. Их положение отнюдь не безнадежно. Поезжай, пожалуйста, с врачами, мы с Кристиной завтра приедем к тебе.
– Они не приехали, – заплакала Алина. – Я ждала, а они не приехали! Потом Раф сказал, что Гришка меня отдал ему. А Сапа меня лечил…
– Спокойно, – мягко сказал Маркел Кузьмич. – Кто такой Сапа?
– Так его при всех называл Раф, а наедине и при своих он – Сапсан.
– Довольно. Сейчас ты проснешься…
– Сапа-Сапсан, Раф… – шепотом произнес Артем. – Это клички! Ладно, пробьем по базе.
– Какая гадость, – процедила София. – И Гришку этого тоже пробей, мне хочется посмотреть на его подлую рожу!
– Фамилия нужна, – вздохнул Артем.
Тем временем Алина таращила испуганные глазищи и потягивалась, принимая сидячую позу после лежачей.
– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовался Маркел Кузьмич.
– Нормально…
– Ты помнишь, о чем ты только что рассказывала? – Она как-то боязливо закивала, сглотнула. Маркел Кузьмич налил в чашку воды и подал ей. – Ну, вот и хорошо, человек должен знать самого себя. Сейчас тебя покормят, ты переоденешься и поспишь. Иди.
После ее ухода наступила тяжелая, гнетущая пауза, тишина просто давила на барабанные перепонки. София, наконец, ее нарушила:
44 
