45 
– Марлен Кузьмич, почему вы до конца не выслушали ее?
– Потому что, милая София, она переживала все это заново, а психическое состояние Алины – весьма тяжелое – надломлено. Длительные сеансы опасны для нее и количеством, и качеством ее переживаний.
– А почему она ничего не помнит? – спросил Артем.
– Я впервые столкнулся с таким уникальным случаем, когда то, что я отрицал на протяжении всей своей жизни, приходится… нет, не признать, а попытаться сначала понять это. Дайте мне время, Артем, я должен во всем разобраться.
– Даю, – развел тот руками: мол, я вынужден вам его дать, хотя меня лично это и не устраивает. – И еще, док, сделайте одолжение, узнайте у Алины все фамилии.
– Ну, фамилий Рафа и Сапсана она не знает, иначе она уже назвала бы их, а фамилию сестры и ее мужа – скажет. И свою назовет. У нас установился неплохой контакт.
– Это уже немало. Спасибо, до свидания. – Артем пожал ему руку и повернулся к Софии: – Поехали?
– Поезжай, я задержусь, – замявшись, потупилась она, открыла сумочку, что-то там поискала. – Потом… мне все равно в другую сторону.
– Ты не знаешь, в какую сторону я еду.
– Ой, нет, я не буду тебя задерживать, езжай, езжай.
Пожав плечами, Артем ушел. София немного расслабилась, хотя окончательно эта неловкость не прошла, ведь Маркел Кузьмич явно видел ее насквозь.
– В моих романах контингент преступников куда приятнее, – сказала она, лишь бы потянуть время, за которое Артем должен был уехать.
– Сам факт преступления, София, исключает какой-либо положительный момент, даже мизерный, посему преступник не должен вызывать у читателя или зрителя особых симпатий.
– А как же те, что вляпались по недоразумению?
– Этих зачастую по-человечески бывает жаль, но преступление остается таковым, несмотря ни на что.
– Как вы думаете, Алина могла убить Усманова?
– Могла. Именно в том состоянии, о котором я вам уже говорил, предпосылки для этого имеются. Впрочем, рано пока что-либо утверждать. Но если все сложится удачно, мы узнаем, что там произошло.
– А вы разрешите мне присутствовать?
– Разрешу, – усмехнулся он.
– Мне пора… Здесь есть второй выход?
– София, от кого вы хотите убежать? Идите. И, если он ждет вас, садитесь к нему в машину, потому что от себя вы все равно не убежите.
– Это… установка? Внушение?
– Да, если хотите. Вас обоих не надо подвергать гипнозу, чтобы узнать, как вы относитесь друг к другу, это видно за километр.
– И как же мы относимся?..
– Сами знаете. Идите.
Машины Артема во дворе не было. И это – неплохо, потому что от этого растянувшегося ощущения счастья и ожидания «чего-то» Софии уже стало плохо, и раз уж за полгода ничего не изменилось, уже и не изменится. Подальше, подальше от Артема! Чтоб гормоны, молекулы, все эти нейроны с протонами сидели по своим полочкам и не бесились. Сейчас главное…
Написать роман
Голос у нее был низкий, грудной и в то же время тихий, завораживающий. Зыбин уж думал, ничем его не пронять особам женского пола, а невольно залюбовался этой Любашей – право слово, чародейка!
– Благодарю вас, недосуг мне чай пить, – отказался он. – Любовь Ивановна, не расскажете, как к вам приходил Загурский?
Замявшись, она опустила длинные густые ресницы, молвив:
– А вы хоть знаете, что его…
– Похоронили? Разумеется, сударыня. Когда это было, то бишь когда он пожаловал к вам и вас напугал?
– Недели две тому назад.
– Чего ж он хотел от вас?
– Просил впустить его. Кричал, будто ему помощь надобна.
– А вы его не впустили и тем самым не помогли, – вздохнул Зыбин, догадываясь, что Загурский понимал, какая над ним нависла опасность.
– Помилуйте, кто ж покойника-то в дом впустит? – резонно заметила Любовь Ивановна.
– Верно. А вам не приходило в голову, что Загурский, ежели б он настоящим призраком был, запросто прошел бы сквозь двери, стены, закрытые окна?
– Отчего ж ему ненастоящим быть, когда я сама видала, как его хоронили? А отчего он сквозь стены не прошел, то мне неведомо. Одно знаю: Вацлав Ильич ко мне бился, а не кто-то другой, как доктора думают.
– Да знаю я, что то он был, – взмахнул рукой Зыбин, мол, ваши доктора – дураки круглые, не мне чета. – Загурский к вам пришел, как за последней надеждой своей, а вы его не поняли!
– Странные ваши слова! И Загурский мне тоже непонятен. Коль бросил женщину, зачем же потом к ней приходить, к тому же мертвому?
45 
