107 
– Да никак! – пробасил великан. – Кто б еще эту шкоду на порог пустил?!
– Вот и я о том, – Тибар во второй раз хлопнул палача по плечу. – Ему пришлось впутать в эту историю гаржей, усложнить интригу, добавить в опасную игру еще одного участника. Мы воюем с гаржами и слабеем, жестокие бои изматывают обе стороны, а развязанная хитрецом война до последнего солдата заканчивается именно штурмом нашего особняка. И тут появляется он. Согласись, справиться с тремя-четырьмя выжившими ортанами или гаржами куда проще, чем с целым полчищем!
– Так значит, не все еще потеряно, надежда еще есть! – обрадовался палач. – Мы знаем о его замысле и сможем помешать!
– Надежда есть, дружище, – усмехнулся Тибар. – Конечно же, она есть. Пока Дом Ортанов не пал, мы побеждаем в этой войне!
– А если… если мы не успеем… Ну, особняк отстоим, а на ритуал времени не хватит?! – с тревогой в голосе и взгляде произнес палач.
– Давай не будем загадывать наперед и рассуждать о безрадостных перспективах. В конце концов, для нас главное даже не самим провести ритуал, а не позволить воспользоваться магией Армантгула чужакам! От знакомых оборотней я слышал, что в их шкурах не так уж и плохо живется! – чтобы подбодрить товарища, пошутил напоследок Тибар, но, судя по нахмуренным бровям и надутым губам, грозный Вернард так и не разделил оптимизма хозяина. Палача отнюдь не радовала возможная участь ночами превращаться в воющего на луну зверя.
Глава 14
Пропавшее желание
Они пробыли в подвале недолго, но за это время Висвард вновь изменился, и, как ни странно, в лучшую сторону. На улицах стало значительно тише, а зарево пожарищ полыхало уже не так зловеще… уже не освещало все небо. У Танвы появилась надежда, надежда на то, что стражникам да священникам удалось одолеть гаржей, а впавшие в панику горожане вместо того, чтобы без оглядки бежать из города, наконец-то одумались и стали тушить горевшие дома. Люди разные, и далеко не всем из них удается скрывать свои чувства, у некоторых же мысли мгновенно отражаются на лице. Белошвейка принадлежала именно к этой категории, была простушкой и в этом смысле, так что ее спутники сразу поняли, чем вызвана появившаяся у девушки улыбка.
– И не надейся, святая наивность! – расхохотался толстяк Вернард и принялся тереть зажившей рукой выступившие от смеха слезы.
– Стражникам не одолеть гаржей, раз уж мы не смогли… – спустил Танву с небес мечтаний на грешную землю граф, а затем, взяв ее под руку, стал объяснять: – Сражение продолжается, оно просто переместилось! Гаржи пробились к нашему дому, и теперь, скорее всего, уже пошли на его штурм. Остатки городского гарнизона разбежались, священники же вообще вряд ли выходили из храма, засели по кельям и молитвы читают. А зарево… все, что пылало, уже отгорело! Мы с братом долго с Городским Советом воевали, но все же победили, указ ленивцы издали, чтобы горожане дома свои вплотную друг к дружке не строили, а те, у кого одна стенка на два дома была уже до этого, были обязаны перемычки разъединить и отдельные стены построить. Далеко не везде огонь с крыши на крышу перекинулся, поэтому и небо потемнело, – пояснил вельможа, чьи глаза при упоминании о погибшем брате вновь наполнились печалью.
К сожалению, слова вельможи подтвердились, хоть Танва и надеялась, что он окажется неправ. Чем дальше они шли, тем больше появлялось на мостовой трупов и тем слышнее становился зловещий хор сопровождавших любое побоище звуков. Догоравшие или уже лишь дымящиеся руины выглядели устрашающе. Это были не просто разрушенные дома, это были прожженные дырки на картинке благополучной жизни, ржавчина времени, вонзившая острые зубы в мирное прошлое, в прошлое, в которое Танве уже не суждено было когда-либо вернуться.
«Вот тут была лавка тканей! А здесь жил купец, торговавший заморскими сладостями! Какими они были вкусными, я пробовала их на прошлый Долгодень, праздник, которому уже никогда не повториться в Висварде!» – бредя по опустевшей улице, вспоминала девушка то, что какой-то час назад было частью ее маленького, обугленного и закопченного, как стены сохранившихся домов, мирка.
– Смотри, Тиб, а стражники молодцы, долго держались! – вырвал белошвейку из плена тяжких раздумий подхриповатый бас не только раненого, но и изрядно простуженного палача. – Я, по чести признаться, полагал, олухи казарменные сразу наутек пустятся, а они крепко стояли…
107 
