34 
– Улица Бетховена 35, квартира 20, – выговорила она.
И отключилась. Пришла в себя, когда Марат вытаскивал ее из такси. Ноги не передвигались, а руки цепко хватались за мужа – все же чувство самосохранения работало. Потом она почему-то оказалась в воздухе, держась за шею Марата...
– Пей, – протянул он утром стакан с шипящей жидкостью, пузырьки подпрыгивали над поверхностью воды. Света только что проснулась и чувствовала себя прескверно.
– Что это? – спросила.
– Эликсир. Специально для выпивох. Пей, не бойся, через пятнадцать минут похмельного синдрома как не бывало.
Выпив «выстреливающую» по носу водичку, Света упала на подушки. Неприятные физические ощущения усугублялись стыдом. А Марат, как назло, не уходил, ухмыльнулся:
– Ну и как, удался эксперимент?
– Не понимаю.
– Набралась ты вчера. А как с памятью?
Туго. Отдельные эпизоды вспыхивали и гасли. Света нахмурилась.
– Я тебя по всему городу искал. Герман тоже. Приехал домой проверить, вдруг ты уже здесь, а у подъезда – такси. Пришлось тащить тебя на себе. Где ты была?
– Гуляла. Прости, пожалуйста, я нечаянно.
– И кто тебя нечаянно напоил?
– Сама.
– Ну и ну! Понимаешь, Светильда, – улыбнулся Марат, – нормальные люди напиваются в компаниях, а вот алкаши в одиночку.
– Не дави на психику, – припомнила Света выражение Мити. – Мне и так стыдно...
– Прими контрастный душ, он стыд смоет.
Если бы можно было так просто смыть все. В ванной она каялась, винила себя во всем. Не зная Марата, оскорбляла его на свадьбе, а ведь сама дала согласие выйти за него замуж. Какое-то уродливое слово – замуж. А Марату зачем все это нужно? И Света злилась, не понимая ни его, ни себя.
Потом пила на кухне кофе, приготовленный Маратом, и думала, искоса наблюдая за ним, что, в сущности, он неплохой человек, а она хамка.
Несколько дней спустя Федор принес новость, которую Света едва пережила. Марат открыл дверь, а тот сразу и выпалил:
– Прошлой ночью в камере повесился Егор.
– Тише! – шикнул Марат. – Светке ни слова...
Поздно. Она вышла из комнаты как раз при сообщении. Марат уже знал, что делать при истерике, не отходил от нее ни на шаг, нянчился с поразительным терпением. Накачанная транквилизаторами Света отключалась, приходя же в себя, снова билась в истерике, обливаясь слезами.
Вечер. Герман у телевизора, вглядываясь в людей, водил авторучкой по экрану, чтобы не пропустить ни одной детали. Рита, лежа на боку, долго не сводила с него глаз. Невыносимо.
– Ты хочешь найти убийцу по записям? – поинтересовалась она.
– Возможно.
– Думаешь, он позволил себя снять?
Последнее время все, что отвлекало, мешало сосредоточиться, раздражало его. Он резко развернулся к ней, жестко сказал:
– Я хочу найти того, кто убил отца. Не знаю, как найду и где, но пока не изучу пленки, не успокоюсь. Убийца мог допустить ошибку, его могли снять случайно, мало ли... Неужели не понятно? Ты бы лучше поплавала в бассейне, чем мне...
Прервал его телефон. Рита взяла трубку, услышав взволнованный голос Марата, протянула ее Герману.
– Ну, что там еще стряслось? – проворчал он, вставая.
Несколько секунд спустя Герман стал бледным, на лбу выступили мелкие капли пота. Он нажал на рычаг, потом положил трубку на аппарат, сел на кровать, растирая пальцами лоб, руки у него дрожали. Рита беспокойно спросила:
– Что? Со Светланой?.. Господи, Герман, не молчи.
– Звонил Марат... – выдавил он.
– Это я знаю. И что?
– В камере повесился Егор.
Пауза зависла долгая. Рита, онемев от ужаса, разводила руками, открывала и закрывала рот. Она чувствовала, что должно произойти еще что-то страшное, и вот глыба, висевшая над ними, обрушилась разом и давит, давит... Когда прорезался голос, Рита растерянно пролепетала:
– Повесился... Как? У них же все отнимают – шнурки, ремни...
– Порвал футболку и сплел жгут.
– Ты говорил, с ним ничего не случится. Ты говорил – остальное приложится. Что приложилось? Мальчик погиб. Повесился... Как страшно!..
– Замолчи!!! – взревел Герман, подскочив, ибо упрек был справедлив, имел прямое отношение к нему. – Что я мог сделать? Что? Что?
– Не знаю! Он не убивал, сам знаешь. Почему ты не помог ему? – Рита перешла на крик. – Он ведь один у матери. Почему ты не внес залог, чтоб Егор не оставался там? Ты должен был что-нибудь сделать, хотя бы попытаться! Но ты... ты ничего не сделал!
Герман в бешенстве ходил по спальне, отшвыривал стулья, попадавшиеся на пути, пнул кресло, бил кулаком в стену. Едва она закончила, прорычал:
34 
