Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
130 
– Чего рот раззявил, быстрее назад! – закричал на Пархавиэля суетившийся среди второпях заметавших следы преступления бандитов Тальберт, схватил растерянного гнома за шкирку и силой запихнул обратно в фургон. Через минуту повозка снова тронулась в путь. Потухшие факелы скрылись следом за телами убитых стражников в мутных водах Леордедрона, и только растекшиеся по булыжникам лужи крови свидетельствовали о кипевшей совсем недавно на мосту битве. Мелкий моросящий дождь начинал медленно набирать силу и смыл к утру все следы. Начальник столичного гарнизона так и не узнал, где именно погиб очередной патруль, не вернувшийся утром в казарму.
– Скис, коротышка?! – обратился к Зингершульцо занявший место Флейты Громбер. – Я смотрю, не очень-то ты на подмогу торопился, когда заварушка началась…
– Чего тебе надо, верзила?! – огрызнулся в ответ Пархавиэль, почувствовав неприязнь в словах и интонации великана.
Остальные разбойники по-прежнему не разговаривали с гномом, лишь изредка бросали в его сторону настороженные, недоверчивые взгляды.
– Просто понять хочу, кто же тебя к нам подослал: то ли Карл постарался, что недобитками сегилевского гномья верховодит, то ли ищейки из городской управы?!
– Король герканский, – выкрикнул Пархавиэль, чем заставил всех одновременно обернуться в его сторону. – Говорит, надо бы товарищу моему по короне, королю филанийскому, подсобить и со свету негодяев изжить, что разбой по ночам творят и жить честным людям спокойно не дают! Так и сказал, пойди, Парх, истреби «пунцовую» братию и смотри, про громилу тупоголового не забудь, у которого мозги в штанах спрятаны, а вместо головы…
Закончить гневную тираду Пархавиэль так и не успел, рука великана быстро, как гадюка, подалась вперед и вцепилась в горло гнома. Слова застряли в гортани, кровь бешено застучала по вискам. Пархавиэль наверняка потерял бы сознание, если бы на помощь к нему неожиданно не пришла троица разбойников: двое принялись разжимать пальцы Громбера, а тот длинноволосый, чьи ладони пропахли солеными огурцами, приставил обоюдоострый кинжал к горлу великана.
– Хватит, Гром, отстань от парня! – прошептал пахнущий соленьями заступник, глядя прямо в глаза взбешенному, раскрасневшемуся верзиле. – Полковник его в отряд принял, ему и решать, произвола не допущу!
В конце концов совместные усилия шайки привели к желанному результату. Громбер пришел в себя и разжал пальцы. Больше он не задавал вопросов и даже до конца пути ни разу не повернул головы в сторону ненавистного гнома.
Едва моросящий дождь вскоре превратился в полноценный ливень. Тяжелые капли громко барабанили по брезентовой крыше фургона, усыпляя сидевших внутри и отбивая у них всякое желание высовываться наружу. Затем дождь вдруг затих, как будто специально подгадав под встречу шайки с заказчиком. Повозка остановилась, разбойники стали нехотя выбираться наружу и, кутаясь в теплые плащи от порывов гудящего ветра, разминать затекшие ноги. Как ни пытался Пархавиэль убежать от своей судьбы, как ни плутал в течение долгого, трудного дня по городу, а ближе к полуночи он снова оказался в Цеховом квартале, на той самой улочке, по которой они с Каталиной спешили к таверне «Грохот стакана».
Когда Пархавиэль терпеливо дождался своей очереди и хотел было по-молодецки бойко выпрыгнуть наружу, сильный пинок в спину нарушил его планы и буквально выбросил не ожидавшего подвоха гнома как пушечное ядро в самый центр грязной и мокрой мусорной кучи. Наглая выходка Громбера была встречена дружным хохотом и продолжительными рукоплесканиями. Колкости бандитов и вид довольного лица обидчика взбесили Пархавиэля так же сильно, как подлая кража махаканскими пограничниками его любимого пояса. Стиснув зубы и зло прищурив глаза, гном быстро заработал всеми четырьмя конечностями, пытаясь выбраться из кучи липких отбросов и как следует проучить негодяя.
Однако он опоздал, возмездию было не суждено свершиться. Когда Зингершульцо наконец-то удалось выкарабкаться из зловонной кучи и стряхнуть с лица прилипшие остатки протухшей еды, разбойники были уже далеко, они стояли на углу одного из убогих домишек и о чем-то мирно беседовали с неизвестно какими судьбами оказавшимся среди городских трущоб богато одетым дворянином. Точнее, беседовали только двое, Тальберт и Флейта, но остальные почтительно держались вблизи, на расстоянии двух-трех шагов, и внимательно слушали только что начавшийся разговор. Сводить личные счеты прямо сейчас было равносильно самоубийству. Вся шайка накинулась бы на него, и никто не стал бы вдаваться в подробности, прав он или виноват.
130 
