Особенно,... 
114 
Графиня прикурила сигарету. Несколько мгновений она сидела совершенно неподвижно, выпуская кольца дыма и неотрывно глядя на Пуаро. Затем расхохоталась и встала. Подойдя к комоду, она выдвинула ящик, достала оттуда черную шелковую сумочку и небрежно бросила ее Пуаро.
– Мы, русские, напротив, приучены к расточительности, – непринужденно сказала она. – Но, к сожалению, для удовлетворения таких привычек надо иметь деньги. Вам нет нужды заглядывать в сумочку. Все на месте.
Пуаро поднялся с кресла.
– Я очень рад, мадам, что вы оказались столь остроумны и исполнительны.
– Ах! Что же еще мне оставалось, ведь вас дожидается такси.
– Вы очень любезны, мадам. Надолго ли вы намерены задержаться в Лондоне?
– К сожалению, нет… благодаря вам.
– Примите мои извинения.
– Возможно, мы с вами еще где-нибудь встретимся.
– Я надеюсь, что да.
– А я… что нет! – со смехом подхватила графиня. – Примите это как искренний комплимент… В этом мире очень мало людей, которых я опасаюсь. Прощайте, месье Пуаро.
– Прощайте, madame la comtesse. Ax… извините мою забывчивость! Позвольте мне вернуть вам ваш портсигар.
И он с поклоном вручил ей ту отделанную черным муаром вещицу, что мы обнаружили в сейфе. Она взяла ее не моргнув глазом – лишь слегка приподняла бровь и тихо сказала:
– Все ясно.
– Какая женщина! – восторженно воскликнул Пуаро, когда мы спускались по лестнице. – Mon Dieu, quelle femme![25] Никаких дискуссий… возражений, никакого блефа! Один быстрый взгляд, и она безошибочно оценила всю ситуацию. Я скажу вам, Гастингс, что женщина, которая может вот так – с беспечной улыбкой – принять поражение, далеко пойдет! Она весьма опасна, у нее стальные нервы; она… – Ему не удалось закончить фразу, поскольку он чуть не упал.
– Было бы также неплохо, если бы вы смотрели под ноги и постарались слегка умерить ваши эмоции, – заметил я. – Когда вы впервые заподозрили графиню?
– Как только к перчатке добавился портсигар, mon ami… двойная улика, как говорится… вот что сразу же обеспокоило меня. Бернард Паркер мог обронить либо одну, либо другую вещицу… но вряд ли обе. Нет, нет, это была бы невероятная беспечность или рассеянность! И даже если бы кто-то другой подложил их туда, чтобы подставить его, то все равно было бы достаточно одной улики – портсигара или перчатки, – но опять-таки не двух. Поэтому я неизбежно пришел к заключению, что одна из этих вещей не принадлежит Паркеру. Сначала я предположил, что ему принадлежит портсигар, а не перчатка. Но, обнаружив у него дома парную перчатку, понял, что ошибся. Чьим же тогда мог быть портсигар? Очевидно, что он не мог принадлежать леди Ранкорн. У нее другие инициалы. Мистеру Джонстону? Только если бы он скрывался под вымышленной фамилией. После разговора с его секретарем мне сразу стало понятно, что тут все предельно честно. Прошлое мистера Джонстона не скрывало никаких тайн. Значит, оставалась графиня. Предполагалось, что она привезла драгоценности из России; ей достаточно было вынуть камни из оправы, и я крайне сомневаюсь, что тогда кто-то вообще смог бы определить их происхождение. На приеме она просто берет в холле перчатку Паркера и подбрасывает в сейф – что может быть проще? Однако, bien sûr, она не преминула подбросить туда и свой собственный портсигар.
– Но если это ее портсигар, то почему на нем буквы «В» и «Р»? Ведь у графини другие инициалы.
Пуаро с легкой усмешкой взглянул на меня:
– Вы правы, mon ami. Но русские буквы «В» и «Р» соответствуют латинским «V» и «R».
– Но не могли же вы рассчитывать, что я догадаюсь об этом. Я ведь не знаю русского.
– Как, впрочем, и я, Гастингс. Вот почему я приобрел ту маленькую книжицу… и обратил на нее ваше внимание.
Он вздохнул.
– Потрясающая женщина. У меня такое чувство, мой друг… весьма определенное чувство… что я еще встречу ее. Где только, хотел бы я знать?
Король треф
– Иногда правда, – заметил я, откладывая в сторону «Дейли ньюсмонгер», – бывает более удивительной, чем вымысел!
Возможно, мое замечание не было слишком оригинальным, но оно, очевидно, разозлило моего друга. Склонив набок свою яйцевидную голову, этот маленький человечек аккуратно смахнул воображаемую пылинку со своих тщательно отутюженных брюк и язвительно заметил:
– На редкость глубокомысленно! Мой друг Гастингс бывает иногда удивительным философом!
Не выказав никакого раздражения в ответ на эту совершенно незаслуженную колкость, я похлопал рукой по отложенной в сторону газете.
114 
