126 
Утром Карцеву стало легче, и он попросил позвать Баранова.
– Зачем он тебе? – удивился Саша.
– Пойди скажи, – задыхаясь и кашляя, говорил Карцев, – есть кислород, все есть. Идите, идите, пусть придет.
Они пошли, Борис предложил зайти за Володей Квачадзе.
– Он умеет с ним разговаривать.
Володя выслушал их спокойно, даже сочувственно. Хочет загладить свой поступок на Чуне, когда оставил Карцева в холодном сарае? Вряд ли… Вероятнее другое: есть повод поскандалить с начальством, утвердить себя, и повод серьезный – не хотят оказать ссыльному медицинскую помощь.
– Карцев просил, чтобы Баранов пришел к нему.
– Что?! – Володя повернулся к Саше, лицо его было страшно. – Просил Баранова прийти?!
Голос его дрожал, и, как всегда, когда он волновался, грузинский акцент слышался очень сильно.
– Не может же он сам в таком состоянии идти к нему.
– Он просил Баранова прийти?! – повторял Володя, с ненавистью глядя на Сашу. – И вы взялись за такое поручение?
Саше надоела его нетерпимость.
– Что ты на меня смотришь, первый раз видишь?
– Володя, успокойтесь, – сказал Борис, – Саша тут ни при чем.
Володя помолчал, потом мрачно произнес:
– Карцев – провокатор.
– Почему?! – поразился Саша. – Он три года просидел в политизоляторе, голодал, вскрывал вены.
– Просидел, голодал, вены вскрывал! – закричал Володя, бегая по комнате. – Всякие сидят, разные сидят и голодать должны со всеми… Зачем его в Москву повезли?
– Ему дали ссылку, – заметил Борис.
– Ну и что?! – снова закричал Володя. – Такие и в ссылке нужны. «Отошел, признал ошибки? Нет, извините, мало, докажи делом! Нам референты нужны…»
– Будь это так, – возразил Саша, – Баранов не заслал бы его в Чадобец, а оставил здесь, в Богучанах.
– Баранов ни-че-го не знает! В пакете были только наши справки. А такое придет потом, со спецпочтой. Карцев хочет ему объяснить, что он свой, его надо лечить, надо спасать. Всех из Верхнеуральска разослали по лагерям и тюрьмам, а его в Москву! Зачем? В Третьяковскую галерею?
– Все, кто с тобой не согласен, или сволочи, или провокаторы, – сказал Саша. – Мы пойдем к Баранову.
– Ну что ж, – угрожающе проговорил Володя, – присоединяйтесь к этой работе, присоединяйтесь!
– Не пугай! Не таких видели!
– Кого ты видел?! – снова закричал Володя. – Ты ничего не видел. Маменькин сынок! Ты в сорок градусов лес не валил. Ты не видел, как подыхают люди на снегу. Как харкают кровью. Карцева пожалел! А тех, кого Карцевы посылают на смерть, не жалеешь?
– Прежде всего мне жаль тебя, – сказал Саша.
Когда подошли к дому Баранова, Борис остановился.
– Давайте, Саша, все трезво обдумаем. Можно не соглашаться с Володей, но в известной логике отказать ему нельзя. Зачем Карцеву понадобился Баранов? Лечь в больницу? Это и мы можем потребовать. Тогда зачем? Вы, Саша, только начинаете, а я уже потерся здесь. Нет ничего страшнее такого подозрения, оно разносится мгновенно. И на всю жизнь – доказать обратное невозможно. Я готов идти в больницу, ухаживать за Карцевым, что угодно, горшок выносить… Но устраивать ему свидание с Барановым не хочу.
– Я пойду один, – сказал Саша.
Борис задумался, потом предложил:
– Давайте сделаем так – потребуем у Баранова больницу, а то, что Карцев звал его, не скажем. А там, в больнице, если ему нужен Баранов, пусть вызовет официально, через доктора.
– Врача я вам дал, что еще? – раздраженно спросил Баранов.
– Его надо положить в больницу.
– Так ведь сказано: нет мест.
– Человек умирает.
– Не умрет.
– Но если умрет, мы сообщим в Москву, что вы отказались положить его в больницу.
– Плохо вы здесь начинаете, Панкратов, – зловеще произнес Баранов.
Часа через три к дому подъехала больничная телега. Саша и Борис вынесли Карцева.
Кончился жаркий июньский день, с реки дул легкий ветерок. Карцев лежал с закрытыми глазами, дышал ровнее, спокойнее.
Вечером Лукешка опять сидела на завалинке в кожаных ичигах, обтягивающих ее маленькую ногу. Яркий платок покрывал голову и плечи.
Она подвинулась, приглашая этим движением Сашу сесть рядом.
Саша сел.
– Ну расскажи что-нибудь, Луша. Тебя ведь Лушей зовут?
– Лукешкой кличут.
– По-нашему Луша. Я тебя буду Лушенькой звать.
Она прикрыла рот платком.
– Нравится, Лушенька?
Она отняла платок ото рта, глаза ее смеялись.
– Ты работаешь, учишься?
126 
