Ей и раньше нередко доводилось видеть трупы. Но такое!.. Если она узнала его, так это по плетеному поясу, все еще обвивающему нечто ужасное, распухшее и изорванное. Черные застывшие подтеки крови, развороченное горло, разодранное месиво на месте лица.
Она завизжала не своим голосом, кинулась не видя куда. Прочь! Скорее прочь отсюда. Бежала, металась среди зеленых от мха стволов елей, расталкивая тяжелые колючие ветви. Сама не заметила, как оказалась в непроходимых зарослях. Перескакивала через упавшие стволы деревьев, продиралась сквозь подлесок. Зацепившись ногой за корень, упала. Вскочила, опять кинулась прочь. Все лицо ее облепила паутина, ветки стегали ее, цепляясь за одежду.
Когда ее подхватили чьи-то руки, едва не изошлась криком от ужаса, пока кто-то не стал трясти ее что было сил так, что у нее лязгнули зубы. Видегунд…
– Госпожа. Ради всех святых, опомнитесь! Что с вами?
Как сквозь туман она различила его бледное встревоженное лицо. Глаза в сумраке леса казались пронзительно зелеными. Эмма беспомощно припала к его груди, дрожала, плакала, стонала, не в силах вымолвить ни слова. Он отстранил ее, присел, снизу вверх вглядываясь в ее лицо.
– Что случилось? Кто вас напугал?
Только сейчас она заметила крутившуюся рядом Далу. Села прямо в мох и, обняв собаку, разрыдалась.
Видегунд серьезно вслушивался в ее сбивчивые, прерываемые нервной икотой слова. Лицо его все более мрачнело. Эмме вдруг так захотелось, чтобы этот светлый эльф успокоил ее, обнял, сказал, что все ей только примерещилось.
Но Видегунд даже отошел от нее. Стоял в тени старой ели. Наконец, когда она немного опомнилась, сказал сухо, даже холодно:
– Идемте. Я выведу вас в Святой Губерт. Думаю, нам надо поведать обо всем преподобному Седулию.
Глава 7
Эмма не могла видеть Бруно.
«Когда-то он сказал, что убьет Тьерри», – вспоминала она, и теперь эти слова не шли у нее из головы.
И хотя именно Бруно организовал людей, а те, вооружившись вилами, рогатинами и косами, обыскали всю окрестность в надежде расправиться с оборотнем, а после именно Бруно охранял дрожащих монахов, когда те с пением, неся святые дары, обходили округу и кропили вокруг святой водой, чтобы изгнать нечисть, но Эмма стала дичиться старосты, уходила к себе в башню, едва он появлялся на пороге усадьбы. Бруно же, наоборот, словно искал встреч с ней, поджидал ее у тропы в монастырь, предлагал по любому поводу свои услуги, стремился найти предлог, чтобы проводить больше времени в усадьбе, много внимания уделял Герлок.
Девочке исполнился год, она превратилась в маленькое смешное существо, всеобщую любимицу, несущую радость. И явно отличала из всех Бруно. Возможно, это была подсознательная тяга видеть в ком-то отца, которого она никогда не имела, а огромный Бруно в сознании ребенка являлся чем-то значительным, большим и покладистым, и малышка, как и прежде, цеплялась за Бруно, лезла к нему, дурачилась. Эмма же сразу стремилась забрать дочь.
– Бвуно, Бвуно, – хныкала малышка и брыкалась в руках матери. – Ты похая. Бвуно холосый.
Она заговорила удивительно рано, чем несказанно радовала мать и восхищала окружающих. Но Эмму огорчала привязанность малышки к тому, кого она считала убийцей. Герлок, как и прежде, лезла к нему на колени, дергала его за бороду, урчала на его страшный медвежий капюшон с оскаленными клыками, а когда Бруно тоже начинал рычать, да так мастерски и громко, что можно было и в самом деле испугаться, Герлок приходила в восторг, кричала испуганно и радостно и тут же заходилась смехом.
«Каждый из жителей лесов умеет подражать голосам лесных обитателей», – сказал Эмме в их последнюю встречу Тьерри. Эмма знала это. Даже мальчишки могли копировать уханье филина, вой волка, некоторые даже трубили оленем. Но так мастерски, как Бруно, не получалось ни у кого.
Оборотень. Эмма и верила, и не верила в это. Слух об оборотне словно обрадовал, вернее, оживил жителей долин. Это было событие, которое вносило разнообразие в их монотонное существование. Эмма не понимала, почему после разговоров об оборотне они еще чаще стали уходить в лес. Сама же она слишком долго жила в городах, видела слишком много людей, прошла через много испытаний, и старая вера в нечисть словно отошла для нее на задний план. В проделках темных сил ей чудился злой умысел людей. Когда-то она сама столкнулась с подобным. Она еще не забыла ведьму Снэфрид и ее зло. Но тем не менее оборотень ей представлялся скорей не темной силой леса, а реальным человеком.