Особенно,... 
86 
– Даже думать не смей! Слышишь – даже думать! – И он потряс у ее носа пухлым, но весьма внушительным кулаком. Но, разглядев, как она напугана, смягчился, даже глаза опустил с виноватым видом. Пробормотал: – Отец Седулий – святой. Другого такого праведника и не сыскать.
Она поглядела на его широкую удаляющуюся спину, но вздохнула едва ли не с облегчением. Конечно, эти люди лучше ее знают Седулия. Маурин вон ничего подозрительного не заметил в ее расспросах, добряк Иммон горой готов стоять за своего настоятеля. Конечно, она ошибается. Да, Седулий властолюбив, скуп; да, в его прошлом было нечто, что он не может вспоминать без содрогания, но он не убийца. И грех ей даже думать так о нем. Святой Седулий – и в обличье оборотня. Изнемогающий от хвори старик и зверь, погубивший столь сильного мужчину, как Тьерри, и быструю увертливую Уту, не вязались как-то в одном лице. О Бальдерике Эмма не хотела и думать. Его не нашли – и то слава богу! Может, мальчишка просто покинул Арденны, ушел в большой мир.
Когда Седулий поправился, она заговорила с ним об этом. Он лишь пожал плечами.
– Пути господни неисповедимы, и не дано одному смертному узнать замыслы другого. Но, видит Бог, я денно и нощно буду молиться о Бальдерике.
Эмма не глядела на него, стояла к нему вполоборота, подогревая смесь из трав в котелке над горелкой. Но когда оглянулась, заметила, что Седулий не сводит с нее глаз. Встретившись с ней взглядом, отвернулся, затеребил конец одеяла.
– Эмма, брат Иммон поведал, что я многое говорил в бреду. Что именно?
– А разве сам Иммон не сказал вам?
Он не ответил. Тогда она пожала плечами.
– Бормотали что-то. В основном на незнакомом мне языке. Да еще каялись.
Он вздохнул словно бы с облегчением. Но через минуту сказал с поразившей Эмму горечью в голосе:
– Да, мне есть в чем каяться. Я великий грешник.
* * *
Об исчезновении Бальдерика вскоре перестали судачить. Те, кто ожидал, что это опять дело рук оборотня, даже словно бы огорчились – было бы о чем поговорить в долгие зимние вечера. А так, ушел парнишка и ушел. Даже его родители словно бы успокоились.
– Птенец всегда улетает из гнезда, когда оперяются крылья, – со вздохом говорила Ренула, и Вазо согласно кивал.
Для них было явным облегчением, что их сын не стал жертвой оборотня. И они даже возмутились, когда в одно из посещений Маурин предложил им на всякий случай отслужить поминальную службу за упокой души Бальдерика.
– Мой сын не умер! – выходила из себя Ренула. – Никто не видел его мертвым, и если кто станет утверждать обратное, я смету его след и отнесу в лес, прося Ардонну и всех старых богов извести его болезнями и весь род его.
Это была страшная угроза, и хотя, по поверью, и самого сметавшего постигнет кара, но тот, кто лишился следа, считается обреченным. И тем не менее Маурин по секрету поведал Эмме, что настоятель все же велел монахам тайно отпеть Бальдерика.
– Разве он так уверен, что парнишки больше нет в этом мире? Он что-то знает?
Ее взволнованный тон удивил монаха. Он задумчиво поскреб пальцем темную щетину на подбородке.
– Если бы он что-то знал, то наверняка бы не таился. Нет, аббат Седулий просто решил, что человек легко может погибнуть в Арденнах, и уж лучше, даже будучи в неведении, не оставить его без божьего напутствия – жив ли он или уже покинул мир сей.
С начала лета все разговоры только и кружили вокруг приближающегося дня летнего солнцестояния. Как обычно в это время, отбыл обоз с рудой на продажу, но ко дню Святого Иоанна их ждали обратно.
– Никто не хочет пропустить праздник и его безумную ночь, – смеялась Мумма, намекая, что уж Бруно-то наверняка вернется к сроку.
Эмма чувствовала всеобщее возбуждение. Безумная ночь, где люди могут спариваться и изменять друг другу безнаказанно, веселила жителей деревни. И хотя вернувшийся к сроку Седулий и прочитал проповедь о грехе прелюбодеяния, это мало на кого произвело впечатление. Старый языческий праздник имел свои традиции, и хотя церковь и приурочила его ко дню Иоанна Крестителя, все только и ждали, когда наступят сумерки и хмельной мед вскружит всем головы, когда можно будет уйти в лес, искать загадочный цветок папоротника, а по сути – любить всякого, кого встретишь в эту теплую ночь. Никто и не вспоминал о верблюжьей тунике Иоанна Крестителя.
Для Эммы же праздник Святого Иоанна был поводом отвлечься от повседневных забот. Она даже сшила себе на праздник длинную тунику из беленого холста, украсив ее тесьмой из цветных нитей. Такую же тесьму вплела в волосы, а Герлок нарядила в платьице с вытканными по подолу узорами. Девочка была веселая, нарядная, но, оставив мать, убежала к Бруно. Бруно привез себе обновку – кафтан из зеленого добротного сукна с алой шелковой оторочкой на рукавах и у ворота, а на ноги – такие же алые узкие штаны, заправленные в городской выделки полусапожки со шнуровкой. В новом наряде он смотрелся не как лит, а как важный сеньор. Особенно это впечатление усиливал пояс из наборных блях с богатой чеканкой.
86 
