463 
И ораторов он переслушал многих, и в беседах просто, и в зубоскальстве, и газеты читал, времени не жалел. И со своим метким опытным глазом, какой жилку единую различал в лошадиной ли поступи, в человечьем голосе, в базарной повадке, доглядел он, чего поди никто-никто и не видел: что переворачиваться — не кончилось, а только началось. Что ещё будет трясти, пластать и сыпаться, и не только что прежнего мы уже никогда не увидим, но и нынешнее — всё ходульное и рухнет в прах. Да по одному питерскому ералашу это было видать, до чего на каждом повороте захлюпалась столица, — а как же на России отзовётся? Да по одним министрам, хоть с трибуны их послушать, как они перед кучкой случайных солдат один за одним выстилаются, хоть вот заглянул в само военное министерство: ступал прапорщик гулко с красным клочком на груди — и перед ним генералы изгибались готовно. А и в вождях Совета — в этом Соколове, Скобелеве, Церетели — тоже становой жилы не было.
И приходилось признать, что за самое-то живьё людей цепляли большевики: войну — долой сейчас! и землю — давай сейчас! Здорово чешут! И хотя тут же и брехали закраине, — а твёрже их не выглядывалось релки на болоте. Лопухи звонили в газетах: „если мы свято и честно умирали на своём посту за старую смрадную Россию — то с какой радостью мы отдадим жизнь за новую!” — да мать же вашу за ногу, что вы разумеете в жизни и в солдате?.. Большевики предлагали товар куда ближе к жизни. Хватка у них была — самая забористая.
А Чернега — поле перекати, без семьи, без дома, да и в офицерстве случайный: звёздочка эта хоть и лестна была, но она Чернегу не переменила, и белой костью не сделала. Пока война — недурно со звёздочкой, а отпанет война — так заберите её, не жалко. Когда всё и дальше будет вот так перепластываться и меняться — так надо ноге опору потвёрже.
И — присматривался Чернега к этим большевикам, вот и к этому Зиновьеву — хотя и шпынь же, и студень жидкий, еле одёжкой сдержан.
Сегодня в Белом зале опять они с Церетелей состязались перед военными делегатами, только сиди посматривай.
Вопрос такой: кому должна принадлежать власть и как относиться к Временному правительству.
Зиновьев сегодня развязней вчерашнего, трибуну освоил, двумя ладонями опёрся, локти вывернул и квакает:
— Гучков и Милюков боялись революции и искали соглашения с царём, чтобы сохранить монархию. Поэтому к Временному правительству нельзя отнестись с доверием: они представляют класс капиталистов и помещиков. И всё это они жульничают, будто отказались от аннексий: раз остаются в силе тайные договора — значит продолжают политику аннексий. Нет, нельзя оставить правительство в нынешнем виде, но и коалиционное не спасёт, — а передать всю власть Советам, и мир поверит им скорей.
С чего это он им поверит? Не-е, Совету тоже не стоять, хлипки и они, как вот Церетели на цаплиных ногах. Вежливо, не торопится (а торопиться — надо! время в спину пружит!):
— Вопрос должен быть поставлен так: какова та власть, которая может закрепить революцию? Нынешние министры признавали раньше монархию? Так и большинство русского народа её признавало, а вся армия присягала царю. Но сейчас буржуазия за республику, ибо иначе гибель России. Если вы пойдёте за товарищем Зиновьевым, то вы дезорганизуете революцию. Надо говорить не о том, что желательно, а что осуществимо. Огромная часть России — не социалистична, крестьянство стоит за собственность. Временное правительство вовсе не оторвано от народа, и ещё вопрос, за кем большинство. Сейчас было бы преступно разорвать договор с буржуазией, пока она выполняет демократические требования, и раскалывать наши силы, стоящие на общедемократической платформе. Одно из двух: или Совет захватит власть и ничего не изменит, или пойдёт на разрыв с союзниками, сепаратный мир с Германией — и будет разгром страны и революции!
— Правильно! — кричат ему. Почти все в зале за него.
— Конечно, можем сделать тот прыжок, который предлагает Зиновьев, — но сломаем шею и себе, и России. Гучков и Милюков научились хоть кой-чему и сделали шаг вперёд. А Ленин и Зиновьев — ничему не научились, и сделали шаг назад, от ясного социализма к утопическому. Если мы декретируем диктатуру пролетариата, то огромная масса народа шарахнется в объятия буржуазии.
Не-ет, это ты чего-то не видишь.
Теперь — земля. Зиновьев:
— Революция есть вопрос хлеба и земли. Требование не захватывать земель — это взгляд кабинетный. Сила революции заключается именно в захватах!! Нельзя доверять Временному правительству и ждать Учредительного Собрания, которое в корыстных интересах откладывается со дня на день, хотя его можно собрать в две недели. Надо, — криком, — взять землю!! И засевать её помещичьим зерном!! А если крестьяне сейчас не возьмут — то совсем не получат!
463 
