После этого они с Рисом вновь вернулись в постель и в который раз занялись любовью — медленно, смакуя наслаждение, упиваясь друг другом. Рис так полно, так щедро дарил ее любовью, что и сейчас при одном воспоминании о его утонченных ласках тело се сладко заныло. Потом, когда они убедились, что солнце уже высоко, ему пришлось уйти. Джессамин только гадала, как он объяснит свое отсутствие. А может быть, Мэсси привык к его частым отлучкам и объяснять ничего не придется? Нет, этого не может быть! Джессамин решительно тряхнула головой, отгоняя беспокойные мысли. Она не позволит ревности отравить воспоминания о волшебной ночи.
За ночь выпал снег, и на улицах стало светлее. На противоположной стороне в неярких лучах зимнего солнца ступеньки крыльца и скаты крыш сверкали белизной. Двери конюшни, находившейся напротив гостиницы, были уже украшены остролистом и падубом, а деревянные стены — пушистыми еловыми лапами.
К конюшне примыкал птичник, где в огромных деревянных клетках озабоченно кудахтали куры, гоготали гуси, а их менее счастливые собратья, уже ощипанные и выпотрошенные, были готовы к отправке на кухню.
Вся остальная живность, которую в недалеком будущем ожидала та же печальная участь, пока еще щеголяла белоснежными, рыжими или красными роскошными перьями, что приятно щекотало гордость хозяйки, — та предпочитала собственноручно откармливать птицу к Рождеству. Посетители, собравшись кучками возле клеток, одобрительно похваливали, выбирали тех, что пожирнее, и громко торговались. Те же, кому подобная роскошь оказывалась не по карману, ожесточенно сплюнув или проглотив слюну, тащились дальше.
— Джессамин!
Голос, прозвучавший за ее спиной, принадлежал Рису, и сердце девушки подпрыгнуло от радости. Увы, они были не одни.
Она лишь чуть заметно улыбнулась и протянула ему руку.
— О, Рис, а я тебя даже не заметила. На улице столько народу!
— Ты готова? Надо воспользоваться хорошей погодой. Если я не ошибаюсь, к вечеру пойдет снег.
Он предложил ей побродить вместе по городу, а затем поужинать в какой-нибудь приличной харчевне поблизости от Уотергейта. Одно только то, что несколько часов подряд она проведет с ним вдвоем, уже переполняло ее радостью. Джессамин была бы счастлива, даже если бы могла просто сидеть с ним рядом, разговаривать, лаская взглядом его лицо, но Рис твердо заявил, что ей надо развлекаться. Ну что ж, развлекаться так развлекаться, весело согласилась она.
Хотя Рис долго уговаривал ее облачиться в новое ослепительно золотое платье, которое накануне подарил ей, Джессамин упрямо вытащила на свет Божий собственное бледно-розовое. А новое решила поберечь для рождественской мессы, поскольку Рис твердо пообещал, что поведет ее в кафедральный собор. Ему она заявила, что не намерена портить роскошный наряд, разгуливая по залитым грязью улицам.
На Рисе был простого покроя темно-зеленый дублет, а поверх него — подбитый мехом плащ. Шагнув к Джессамин, он заботливо поправил капюшон у нее на голове, ворчливо напомнив, что солнце хотя и светит, но на дворе зима.
Выйдя из гостиницы, они направились вдоль по улице, с трудом проталкиваясь в густой толпе и останавливаясь, чтобы полюбоваться выставленными па прилавках товарами. Юные подмастерья крутились возле прохожих, уговаривая заглянуть в лавку. Те, что постарше, жадными пальцами хватали их за полы плащей, совали под нос куски горячего паштета или пряничных человечков, наваленных горами на прилавках.
Рядом с Рисом Джессамин чувствовала себя в полной безопасности. Теперь ей было и странно и смешно вспоминать, как она боязливо озиралась по сторонам, впервые попав в Честер. Для нее, привыкшей к продуваемой насквозь зимними ветрами безлюдной равнине, расстилавшейся вокруг Кэрли, все здесь казалось чужим и враждебным.
Они оказались посреди большого рынка. Джессамин пожалела, что не попала сюда в один из предыдущих дней, когда Джек с Марджери были еще в городе.
Гуртовщик пообещал передать Уолтеру, что все идет хорошо, Трейверон обещал прислать людей па подмогу.
Рис и Джессамин задержались у лотка галантерейщика, где он купил ей ворох разноцветных лент для платья темно-пурпурных, синих, алых и зеленых; они ярко сверкали и переливались в холодных лучах зимнего солнца. Джессамин была счастлива. Она благоговейно полюбовалась ими, а потом с величайшей осторожностью опустила в кожаный кошель, болтавшийся у нее па поясе.