124 
– Не наш!.. не ваш. Чужой. Сопирель. Как это… водить?.. наводить?..
– Наведенный?
– Да! Наведенный. Блуд…
– Приблудный?
– Да! Приблудник. Правильно есть. Бывать так: друг-враг нарочно сон на человек наводить. Это – сопирель. У нас так говорить, между ловцы снуллей. А бывать, сон своя воля бегать. Чужой, приблудный и сам ходить ногами. Вагансомнул. Редко-редко бывать.
Конрад встал, прошелся из угла в угол, заложив руки за спину. «Как арестованный в камере,» – пришло некстати сравнение, и барон поспешил сменить позу. Остановился перед почтительно молчавшим Тирулегой, глянул сверху вниз. Обер-квизитору нравилось смотреть на людей сверху вниз. К сожалению, памятуя рост барона, выпадала сия радость нечасто.
– Так мой сон наведенный или приблудный? Сам явился? – или наслали?!
Тирулега удрученно нахохлился:
– Я не разуметь. Я каптор ырта… ловец снуллей больше сорок лет, но такой снулль – первый раз. Сопирель. Вагансомнул. И капля-капелька – ваш. Все вместе. Никогда не видеть.
Он вновь уставился на плетенку с пойманной «медузой».
– Вот тут зелень светить, мало-мало. Видеть? Значит – сопирель. Свой сон – желтяк или пеструшка. Инкубонис – красный. И гори ясно-ясно. А здесь висеть веревки, шевелиться. Видеть? Вагансомнул. Приблуда. Он на веревки летать туда-сюда.
"Похоже, наш морфинит никогда не видел медуз, и не знает слова «щупальца», – отметил Конрад.
– Плотный – значит, правда. Память. Как мозги в башка. А тут ба… ба-хромать?
– Бахрома?
– Да, ба-хромать! Это значит – старенький, очень. Много ба-хромать. Много-много лет. Сколько ниточек, столько раз сниться. Видеть?
– И сколько же лет нашему дорогому… м-м… инкубонису? – осторожно поинтересовался обер-квизитор.
– Я не знать. Сто? – больше-меньше… Точно не сказать. Первый раз – такой старый снулль. Никогда не видеть, слышать только. От мой дедушок. Всегда думать: сказка…
Барон ощутил себя плошкой, в которую из клепсидры-Тирулеги капают слова – вот-вот наполнят до краев. Брызги летят на стенки, стекают обратно памятью о пойманном снулле, уходят вглубь, в бешено вращающиеся водовороты мыслей…
– Погодите! Вы утверждаете, что этот сон – частичная правда? Чья-то память? Не игра воображения? И теперь эта память – в вашей… ловушке?
– Не память, – замотал головой Тирулега. – Снулль. Ну, сон и снулль… это как… О, книга! Снулль – книга. А сон – буквицы, что в этот книга кто-то записать. Снулль носит сон. Я поймать снулль. В снулле – сон, который вам кто-то приснить.
– Вы хотите сказать, что у вас в ловушке снулль, в снулле – сон, а во сне – чужая память?
Барону ужасно захотелось проснуться.
– Верно есть! – ловец искренне обрадовался понятливости собеседника. – Не весь память. Ломтик.
– Хорошо, пускай ломтик, – в обер-квизиторе вдруг проснулся охотничий азарт. – Выходит, кто-то помнит время становления Ордена Зари! Сударь Тирулега, вы совершенно правы: нашему другу-снуллю очень много лет. А как далеко должен находиться человек, чтобы снулль перенес его сон на другого человека?
– Недалеко. Рядом.
– Например?
– Например, в сей дом.
– Очень хорошо! – фон Шмуц потер руки в предвкушении. – И вы можете определить, чей это сон?
Конрад уже знал ответ. Сейчас ему требовалось лишь подтверждение. Никто из спутников барона не был стар в должной мере – это известно доподлинно. Но для колдуна или мага, особенно с мощным внутренним запасом маны, и сто лет – не предел жизненного срока. Молодо выглядит? – на то есть личины и другие чародейские штучки. Не далее, как позавчера, благодаря мастерству вигиллы, барон и сам куролесил в облике верзилы-матроса.
– Да, я мочь определить. Здесь, в сей дом, нет такой человек.
– То есть как – нет?! Вы ловец снуллей, или шутник?!
От расстройства, что замечательная догадка развеялась сизым дымом по ветру, Конрад на миг сорвался, о чем немедленно пожалел, устыдившись. Зрелый муж, дворянин, высокопоставленный сотрудник Бдительного Приказа… Значит, обязан держать себя в руках даже в часы светопреставления.
Стыд и позор!
– Извинить меня, – уныло развел руками Икер Тирулега. – Странный снулль. Редкий. Нет, в дом нет просеззориус ага… человек-хозяин.
– Прошу прощения за резкость и недоверие. А как насчет молодого пульпидора, которого вы вчера спасли?
– Нет, горбатый не мочь быть просеззориус. Никто из люди в сей дом.
– А скажите… Сны, то есть снулли – их можно хранить?
124 
