95 
Где-то вдалеке маячил призрак немолодой, некрасивой женщины – олицетворение суеверий, которые однажды сбылись.
* * *
– Дяденька матрос, можно обезьянку погладить? Не укусит?
– Лучше не надо, малыш. Она не любит, когда ее трогают чужие люди.
– Сам ты малыш, – обиженно шмыгнул носом мальчонка лет семи. – Сам ты чужой. А я здесь живу, с мамкой…
Он утерся подолом длинной рубахи, составлявшей всю его одежду, и гордо прошествовал в угол, где вскарабкался на здоровенный сундук и с независимым видом стал глядеть в стенку. Не надо, мол, мне вашей обезьяны. Обойдусь. Но сразу забыл про обиду, едва скрипнула дверь, пропуская в комнату хозяйку. От сквозняка пламя обеих свечей вздрогнуло, по стенам метнулись гротесковые тени. Казалось, сам дом пришел в движение, притворясь кораблем во время качки. Хозяйка, миловидная усталая женщина, выставила на стол большую глазурованную миску. Кроличье жаркое с бобами дразнило сытным паром.
Комнату наполнил запах чеснока.
– Мне Михаль рассказал, как ты его сегодня выручил. Спасибо, добрый человек. Это ж крысы! чумные крысы! Им человека ножом пырнуть… – хозяйка не сдержалась, всхлипнула и поспешно отвернулась, якобы оправляя капор.
– Ладно тебе, Брыхта! – прогудел колченогий вор, сморкаясь. – Развела слякоть…
И вот она – воровка на доверии? Никогда не скажешь. Воровки должны выглядеть иначе. А тут – простенькое домашнее платье, скромные кружева, бусы из темного сердолика… Серая мышка: голодная, холодная, несчастная. Овал Небес! – вот и ты, подруга, попалась на крючок. Так и надо, эта женщина просто обязана вызывать сочувствие. Иначе в доверие не втереться. С хищной лаской всякий станет держать ухо востро!
Брыхта извлекла из шкафчика пару жестяных кружек, ложки и большую, оплетенную лозой бутыль.
– Угощайтесь. У вас разговор мужской…
На пороге она не выдержала, обернулась:
– Вот с кем тебе дружбу водить надо! С такими, как Родни. А не с твоими буцыгарами…
Хлопнула дверь. Пламя свечей сплясало финал балета «Принцесса без дракона». Михаль крякнул, поудобнее устраивая ногу, закованную в лубок; потянулся к бутыли.
Плеснул обоим:
– Ну, за тебя, Родни! Если б не ты, я б уже рыб кормил…
Пока Гвоздила возглашал здравицу, обезьянка проворно завладела кружкой матроса. Сунула мордочку, принюхиваясь, отчаянно чихнула и отодвинула кружку подальше. Хорошо хоть, не опрокинула, не разлила.
– Угомонись, Анри, – погрозил моряк пальцем. – Ты шмурдец не пьешь. А я выпью…
Обезьянка состроила потешную гримасу. Эх, подруженька, недооценила ты железного барона! Хороша идея, да не твоя! Обезьяний эфемер, которым Конрад предложил вигилле «накрыться», идя на встречу с вором, имел ряд неоспоримых преимуществ. При обезьяне говорят без боязни. Иное дело – портовая шлюха. У шлюх не язык, а помело; шлюх в койку тянут, а не за стол. Обезьянка не обязана хлестать жуткий шмурдец, может привередничать насчет еды, а понадобится – обследует хоть весь дом, от подвала до чердака.
Основными недостатками были вынужденный «обет молчания» и назойливый интерес мальчишки. Позволять гладить себя той же лапой, какой только что вытирали мокрый нос, вигилла не желала категорически. Спасибо барону – отвадил сопляка.
– Она яблоки ест?
Рано обрадовалась.
– Ест, если чистые. Грязными Анри швыряется. И очень метко.
Малец шустро спрыгнул с сундука и выскочил за дверь.
– Ты где по кафке фрустрить выучился, Родни? Моряк, не из фартачей, а фрустришь так, что любо-дорого…
Здесь, в доме Брыхты, при хозяйке и ребенке, Гвоздила «кафкой» не злоупотреблял.
– Это я теперь моряк. Мы с Леоном Карнаухим в Анхуэсе, знаешь, какие дела вертели? Нас казенный трындарь сдал, внедрила. Леону – петля, кузарям – алмазные копи, а я ушел. Решил подальше сплясать, нанялся на барк «Счастливое избавление», к капитану Шарки. Год, другой, смотрю: рейсы наваристые, команда в доле… От добра добра не ищут. Остался плавать…
– Завязал? На гордиев узел? Бывает. И не такие фуцыри завязывали… Был у меня в Бадандене знакомец, Санчо Прочухан. Штуцер – Мама моя Нижняя! Любой замОк – его, хоть на двери, хоть на казне, хоть от Овала Небес! Синдикат Маландринов грамоту Санчесу выписал, почетную, на веки вечные…
Барон зачерпнул ложкой крольчатины с подливой.
– Санчо Прочухан? – поинтересовался он как бы между делом. – Нет, не знаю. Мне Карнаухий звонил про бедового грамотея, так его Санчесом Панчохой звали…
95 
