Когда час назад Раскидай-Бубен, постукивая клюкой, выбрался из хижины, юноша не удивился появлению спутника Безумного Облака. Кому, как не слепому сказителю, чьи уши оторвал гневный посланец мертвецов, взыскующих песен, находиться здесь, в странном месте и в странное время?
Удивился Мотоеси другому: впервые он видел Раскидай-Бубна без мешка с гадательными принадлежностями.
Словно поймав на себе взгляд молодого актера, безглазый и безухий человек перебрал струны, заставив их страстно вскрикнуть, подобно влюбленной женщине на ложе, и запел, смешно превращая строгий мотив в шалую песнь распутника:
- В тенетах причин и следствий
- Слепцы блуждают!
- Мы ни к чему не привязаны,
- Невозмутимо сердце!..
И уж совсем вспенив мелодию пьяным куражом:
- Зато в нас – надежный приют
- Истинной правды!
- Да, в нас – надежный приют
- Истинной правды!
Каппа, приведший гостя к ночному костру, прыснул в кулак – и не удержался, захихикал, забулькал, давясь рисовыми клецками. Видать, очень уж любил приземистый водяник такие клецки, сваренные в листе камыша, по пять монов за связку! – что называется, в две глотки жрал… И впрямь в две глотки: Мотоеси следил украдкой, как каппа подносит к щели рта полную кружку, а в осьминожьем клюве, заменяющем каппе нос, висит наготове клецка. Глоток, довольное кряканье – и лакомство ловко заглатывается, когда ртом, а когда и просто клювом, без лишних движений.
Чешуистая кожа каппы играла бликами от костра (а говорят – огня не любят!..), меняя собственный цвет едва ли не каждую секунду – кармин, охра, голубизна стали, багрец…
Пьес про капп Мотоеси не знал, но мало ли чего он не знал?! – да и долго ли на ходу представить-сочинить: вот скользкий весельчак подпрыгивает, уперев в бока ладони с перепонками меж пальцев, вот он голосит на всю ночь:
- Ведь я не мальчик с челкой,
- На все услуги годный. Не таков!
- Вы видите мой лоб?
- Как выбрит он?!
- Я сам себе главарь!
- Подстилкой не бывал я – и не буду…
Каппа прокашлялся и вновь потянулся за очередной порцией клецок. Но жабья лапа оказалась коротковата, и юноша подал водянику непочатую связку целиком.
Благодарности, впрочем, не дождался.
И еще: маячил в отдалении, на самой границе света и тьмы, зыбкий силуэт, стрелял глазами сторожкой оленихи, но приблизиться боялся. «Я не сержусь, О-Цую. – Больше всего на свете Мотоеси хотелось, чтобы его мысли выплеснулись наружу, достигли этой голодной прелести, несчастного, неуспокоенного создания; хотелось, а не выходило. – Я не сержусь, я понимаю… или нет: ничего я не понимаю, но гнева нет в моей душе…»
В душе перекликалась эхом гулкая пустота.
Спокойная, теплая…
«Я дома, – неожиданно явились слова. – Я дома, вокруг свои, свои на самом деле, а не велением случая… я дома…»
– Это неправда, – тихо, словно извиняясь, сказала старуха, покашливая в кулак. – Ты еще не дома. Ты еще не осознал до конца, что ты нопэрапон. Понимаешь, мальчик…
В этом «мальчик…», произнесенном вслух Хякумой Ямамбой, был аромат «саке одной ночи»: свежесть корней ириса и резкость бурлящего сусла.
Одновременно.
– Понимаю, матушка. Я все понимаю…
– Замолчи и слушай. Ты думал, мы должны разорвать тебя в клочья за убийство одной из нас? Ты неправильно думал. Когда сюда, в Сакаи, пришла весть о том, что в провинции Касуга погибла молодая нопэрапон, никто из подобных нам не удивился. «Безликие», как и «Икроглазики», часто умирают насильственной смертью, – гораздо чаще, чем каппы, тэнгу или даже Рокуро-Куби, «Сорвиголовы». Чем ближе ты к роду человеческому, тем чаще… нет, мы не удивились.
– «Икроглазики»?!
В ответ старуха наклонилась и приподняла подол; затем размотала засаленное тряпье, которым была обернута ее нога.
С жилистой, костлявой икры – и выше, по голени, меж вздутыми венами, до самого колена – на Мотоеси, моргая, смотрели глаза. Молодые, девичьи глаза с пушистыми ресницами. «Понял? – беззвучно спрашивали они. – Понял, дурачок?»
Юноша не выдержал, отвел взгляд.
– Смерть мастера масок тяжким грузом легла на ее карму. Ты послужил просто воздаянием за грех, юным и скорым на руку воздаянием. Вини себя или не вини, это не имеет никакого значения. Как не имеет значения и то, что мастер масок погиб случайно, от испуга, гибельного в его возрасте; даже необходимость прокормить детей безразлична для судьбы…